http://svpressa.ru/culture/article/92407/
13 июля 2014 года 14:48 | Валерий Рокотов
Общество мертвых бардов, часть вторая
В 1983 году ощутимо повеяло мертвечиной. Из магнитофонов зазвучала «Баллада о поэтах». Некий салонный тенор тонко глумился над Пушкиным, Лермонтовым, Маяковским, Есениным и Высоцким, чья недавняя смерть потрясла всю страну.
Вот эта лирическая забава, от строки до строки.
«Жил поэт у нас когда-то,
Всем поэтам брат старшой.
Превеликого таланта
И отваги пребольшой.
Вечно ссорился с царями,
Не вылазил из долгов,
Хоть и был любим друзьями,
Но не скрылся от врагов.
И за вызов дерзновенный
На дуэли был убит.
Но пришел ему на смену
Новоявленный пиит.
Этот был к тому ж поручик
С сердцем тяжким, как металл.
Написал стихи про тучку,
И убили наповал.
Время шло, эпохи мчались,
Мир трясло от войн и бед.
Века нашего в начале
Появился вновь поэт.
Он любовь не свадьбой мерил,
Всюду первым быть хотел,
В правду новую поверил
И на этом погорел.
Умным головы свернули,
Дураков не теребя.
Не дождавшись чьей-то пули,
Пристрелил он сам себя.
А собрат его, гуляка,
Утопив тоску в вине,
Под забором пел и плакал
По ушедшей старине.
Бился, как шальная птица,
В окна нового житья
И, не дописав страницы,
Сам повесился шутя.
Время шло, меняя даты,
Волки кушали овец.
Наконец пришел хрипатый
Необузданный певец.
Вместе с нами, дураками,
Хохотал над всем до слез
И своими же руками
Сердце вдребезги разнес.
Что-то стало скучновато,
Снег мешается с дождём.
Кто же следующий, ребята?
Будем живы – подождём!»
Автор не просто отплясывал на свежей могиле, поглядывая на могилы мемориальные. Он давал понять, что вся эта отвага и гордость, все эти слёзы, пафос и хрип – дело абсолютно пустое, и каждый, кто длит эту традицию, жалок.
И словно услышав это мелкое торжество, пришёл «следующий». Тот, кто, невзирая на холодный смешок, «встал и песне подвязал оборванные крылья». Это был Александр Башлачёв.
Салонный тенор, которым отпевалась уже не предшествующая эпоха, а живая традиция русской поэзии, принадлежал Евгению Бачурину, весьма известному барду. К тому времени он спел немало песен и вполне доказал, что талантлив.
«Я спрошу у Господа
Слова покаянного,
Отчего мы попросту
Стали окаянными.
От житья кабального
Нету часа лишнего,
Для расчёта дальнего
Не жалеем ближнего…
По какому поводу,
По чьему велению –
Были люди добрые,
Стало население.
Так помилуй, Боже мой,
Души наши грешные!
За деньки острожные,
За дела кромешные».
Бачурин – яркая и интересная личность. В отличие от Охрименко, своего творческого собрата, его мировоззрение не черно. У Охрименко, кроме стихов и гитары, есть лишь одно средство мистического прорыва – стакан. У Бачурина есть кисти и краски. Он – художник-авангардист. Он зарабатывает картинами и иллюстрациями. Он не служит официозу, как многие диссиденты, и поэтому его сознание не раздвоено. В нём нет злобы, которая порождена безысходностью и презрением к себе самому. У него нет ощущения того, что он узник. Бачурин знает, что рано или поздно дверь в большой мир распахнётся. Он уверен, что там его ждут.
Как многие барды, Бачурин переболел романтизмом в шестидесятые, когда полагалось проповедовать всё прекрасное и высокое. Но болел он недолго, и в семидесятые вошел лёгкой походной, словно сбросив с плеч груз. С его уст стали слетать весьма циничные манифесты.
«Добывая себе на прокорм,
Отрекись от великих служений,
Опасайся высоких платформ,
Берегись силовых напряжений.
Каждый миг под колеса судьбы
Сможет бросить любая ничтожность.
Осторожность превыше борьбы!
Осторожность!
Пусть болтает безглазый народ,
Будто главное в мире - доверье.
Кто других пропускает вперёд,
Тот всегда остается за дверью,
Тот всегда пропадает внизу,
Проклиная свою безнадежность,
Осторожность превыше безумств!
Осторожность!»
Это не сатира, не насмешка над осторожностью. Это спето всерьёз – как «правый марш» на подпольной маёвке. Это провозглашено как открытие, как личный закон сохранения энергии и долголетия. Если бы Бачурин его не открыл, то не глумился бы над теми, кто бросал вызов, вставал под пулю, стрелялся, лез в петлю и рвал своё сердце.
Густой осторожностью пропитано всё творчество барда. Его дежурный антисоветизм обложен семью подушками. Он поёт про глиняных пионеров, которые грохнулись и задавили старую скульпторшу. Метафора очевидна. Скульпторша – советская власть. Но догадку к делу не подошьёшь. Всегда можно сказать: «Вы сошли с ума! Я спел про несчастную бабушку».
Его знаменитый «Вальс протеста» настолько туманен, что невозможно понять, о чём звук? Кто такие «непокорные дети покорённых отцов», про которых поётся? Почему «вам колодки по нраву, вам решётки к лицу», если «здесь душе вашей тесно и противно уму»? «Протест» этот непросто расшифровать. Из песни ясно одно – надо сваливать.
А вот это не требует расшифровки:
«Я куплю себе последние ботинки,
Заработаю на свой последний хлеб,
Я в последний раз женюся на блондинке,
А потом, чтоб я оглох,
А потом, чтоб я ослеп, –
Не вернусь домой с последней вечеринки».
Слушая песни Бачурина в порядке их появления, неожиданно понимаешь, какая свобода ему мила. Это свобода падения. Его ключевая метафора – падающий лист, который, оторвавшись от дерева, обретает истинное и недолгое счастье. Чем ближе земля, тем острей твои чувства. Это падение с обратным отсчётом, исполненное эротического экстаза.
«С ветки падающий лист
В день осенний золотист,
Он по воздуху кружится
И танцует, как артист...
Нет ни братьев, ни сестёр,
Он один на весь простор,
Он пьянеет от свободы
И пылает, как костёр...
Если б листья знать могли,
Сколько лёту до земли,
А потом лежать-валяться
Под ногами и в пыли…
Так для каждого из нас
Сердцу мил свободы час,
И порой не жалко жизни,
Чтоб хлебнуть её хоть раз…»
Основной мотив творчества Бачурина – смерть. Это невозможно не видеть. Бард словно поёт, стоя на могильной плите. Он всё измеряет смертью. Он постоянно оглядывается на неё. Он торопится надышаться и ухватить последние радости. Он культивирует минуты страсти. Он боготворит лето, что будет подхвачено бардами и станет их вечным припевом. Надо жить, наслаждаясь, а не борясь. Надо освободиться от пафоса, высоких мечтаний и подвигов. Пусть все эти «рыцари» уберутся к чертям, громыхая своими доспехами! В этом его утверждение, его невроз и противоборство. Всё что исполнено идеалов, самопожертвования, душевной боли и хрипоты, должно быть осмеяно. Пусть всё это танцует вальсом, а мы… Мы возьмём под руку даму и проследуем в романтичные сумерки. Нет ничего выше любви!
Конечно. Выше нет ничего... Только бард поёт не о той любви, что творит чудеса и вдохновляет на великое дело. Он поёт чисто конкретно – «про это». Он ведёт Прекрасную Даму в «жасминовый куст», а потом провожает, как джентльмен. И видно, что она ему нужна ненадолго.
В 1993 году Бачурин сочинил «Великанский вальс», где изрядно потешился над «народом-великаном», потерявшим свою империю зла и тщетно ждущим от карликов великих решений. В этой песне впервые вслед за вульгарной антисоветчиной всплывает народофобия.
Все девяностые бард пребывает на своей наркотической высоте. Всё складывается неплохо. Он занят творчеством. Его полотна (эти модные окна в мир одиночества и бессмыслия) покупают состоятельные граждане и музеи. Он парит над грубой реальностью и погружён в свои последние страсти.
«Где страсть кипит ключом, там ни при чём семья и брак.
Нас так сближало всё – любовь к искусству и к природе,
Шампанское со льдом, а после кофе и коньяк».
Иногда его песни напоминают заметки фенолога.
«Заслонило солнце тучей,
Как лицо рукой,
И пролился дождь на землю
Ягодно-грибной».
Бачурин сходит на грешную землю лишь под занавес века. Его пробуждает дефолт. Он начинает подозревать, что может утонуть со страной. Не настолько он именит и востребован, чтобы ничего не бояться. Бард сердится – поёт про «беспредел во власти и обвал рубля», но объясняет всё исключительно русским фатумом.
«Молотом там пашут,
И серпом куют.
Дураков не учат,
А воров не бьют.
Я – Счастливый случай,
Только вот беда:
Сделаешь как лучше –
Выйдет как всегда».
Бард вздрагивает в день пожара на Останкинской башне. С крымского берега он шлёт в Москву стихи о том, что его растревожило.
«Огнеопасным стало зарево зари
На постсоветском перепаханном пространстве,
Гори, останкинская башенка, гори –
Россия в трансе…
Качайте нефть, воруйте никель и титан,
Откройте краны все, а завтра вскроем вены.
В который раз горим, полундра, капитан,
Врубай сирены».
Он просит это где-нибудь напечатать. «Зачем?» – вот вопрос.
Телебашни полыхают не просто так. Не сами собой возникают воровство и бардак. Не сама собой происходит криминальная революция.
Осмеяно идеальное – всё, что мобилизует на подвиг, дело, самопожертвование. Избыто всё, что заставляет работать «отцовским мечом», отстаивать, рвать аорту – то есть творить то высокое, то высоцкое, над которым он так мило, так аристократично прикалывался.
Кто виноват в том, что торжествует ворьё и горит башенка? Да ты и виноват, бард. Вместе со всей творческой кодлой, льющей в мир безволие и бессмыслие.
…Гуляет по стране смерть, и не с косой, а с гитарой, и поёт свои любимые песни – про минуты страсти, про лето, про глупых рыцарей. А вокруг стелется дым. Вроде крикнули где-то. Но кто это был? Человек или ворон, спорхнувший с ветки?
Начало. Продолжение следует…
На снимке: Москва, 2001 год. Презентация дисков поэта, художника, барда Евгения Бачурина (на снимке) в Доме актера на Старом Арбате. В авторском исполнении прозвучали песни созданные с 1970 по 2001 года.
Фото Виктора Великжанина (ИТАР-ТАСС)
Читайте далее: http://svpressa.ru/culture/article/92407/
|
