Главная » 2014»Ноябрь»9 » Интервью — Андрей Никитин, генеральный директор АСИ
Интервью — Андрей Никитин, генеральный директор АСИ
07:51
http://www.vedomosti.ru/library/news/32562051/esli-zdes-vse-budet-horosho-sankcii-ne-budut-dolgimi-andrej?full#cut
Несмотря на российско-украинский кризис и экономические санкции Запада, гендиректор АСИ по-прежнему рассчитывает увидеть Россию на 20-м месте в рейтинге Doing Business к 2018 году
Ольга Проскурнина Vedomosti.ru
26.08.2014
Генеральный директор АСИ Андрей Никитин о финансировании агентства
Биография
Родился в 1979 г. в Москве. В 2001 г. окончил Государственный университет управления, в 2006 г. получил степень кандидата экономических наук.
В 2007 г. окончил программу EMBA Стокгольмской школы экономики
2002
директор по развитию инвесткомпании «Нефтегазинвест»
2004
генеральный директор ООО «Торговый дом «Стеклонит»
2009
генеральный директор ООО «Управляющая компания «Рускомпозит»
2011
генеральный директор Агентства стратегических инициатив
«Мне в работе важно понимать: то, что я делаю, — это не декларации и заявления. Это очень большое удовольствие в жизни — делать то, что ты хочешь.»
Как Никитин проходил собеседование у Путина
«Знаете, так получилось, что это было вообще первое интервью с работодателем в моей жизни. [До этого] я был миноритарным акционером — менеджером, которому дали вознаграждение за работу в виде небольшого пакета акций. Владелец “Стеклонита”, мой знакомый, купил этот завод, можно сказать, случайно. Интервью — Андрей Никитин, генеральный директор АСИ
Фото: С. Портер / Ведомости
И я пришел просто по принципу: “Андрей, посмотри, чем ты можешь тут заняться”. Так что первое собеседование в жизни было с председателем правительства тогда. В резюме же все расписано по годам — что ты делал тогда-то. И он меня спрашивал так же, как и я спрашиваю людей, которых нанимаю: в чем заключалось ваше личное участие? Люди же, бывает, приписывают себе чужие заслуги. Вот он у меня и спрашивал: у вас тут написано, что вы вывели новый продукт на рынок — что конкретно вы для этого делали? Вы много работали с “Газпромом” — как проходила сертификация [вашей продукции]? Такое было серьезное интервью. [Сколько оно продолжалось], я не помню, волновался сильно. Наверное, минут 30-40».
АСИ в цифрах
375
бизнес- проектов отобрано АСИ для поддержки
60
млрд руб. частных инвестиций привлечено в проекты, поддержанные АСИ
2000
предпринимателей сотрудничают с АСИ на постоянной основе
Эта публикация основана на статье «“Если здесь все будет хорошо, санкции не будут долгими”, — Андрей Никитин, генеральный директор АСИ» из газеты «Ведомости» от 26.08.2014, №156 (3660).
Агентство стратегических инициатив располагается там же, где три года назад находилась штаб-квартира Общероссийского народного фронта. Через дорогу — Белый дом, где в 2011 г. премьер-министр Владимир Путин в преддверии президентских выборов придумал ОНФ и АСИ. С другой стороны, через квартал, — посольство США, которое в 1999 г. забрасывали чернилами противники американских бомбардировок Сербии. Среди организаторов акции был будущий гендиректор АСИ Андрей Никитин, в то время студент Государственного университета управления — преподаватель геополитики обещал поставить пятерку по своему предмету не просто за знания, а за действия. Неизвестно, что произвело впечатление на Путина — этот ли эпизод или успехи Никитина в бизнесе (с 2002 по 2011 г. он увеличил выручку группы «Рускомпозит» с 300 млн до 5 млрд руб., наладив поставки стекловолоконных материалов для ремонта трубопроводов на предприятия «Газпрома»), — но на собеседование в Белый дом был приглашен именно он. За три года стараниями АСИ появились дорожные карты улучшения инвестиционного климата и рейтинг инвестиционной привлекательности регионов, Россия продвинулась в рейтинге Всемирного банка со 120-го на 92-е место. А гендиректор АСИ стал байкером, обзаведясь тремя мотоциклами. Разве что к «Ночным волкам», любимому мотоклубу своего нанимателя, не присоединился. Впрочем, связи с Путиным он не теряет: над рабочим столом Никитина висят аж три портрета российского президента, который председательствует в наблюдательном совете АСИ.
— В этом году российские власти явно перестали сверять свои действия с прежней экономической стратегией — все решения принимаются из тактических соображений. Есть даже такая шутка: Минэкономразвития пора переименовать в Минэкономреагирования. А вашу организацию, раз уж вам внезапно доверили развитием Крыма заниматься, наверное, в Агентство спонтанных инициатив, чтобы аббревиатуру не менять.
— Да нет, думаю, что пока можно остаться Агентством стратегических инициатив. Базовые стратегические вещи, которые были запланированы вначале, мы делаем: это инвестиционный климат и все, что касается административных барьеров. Я считаю, что мы хорошо продвинулись в упрощении административных процедур. Это, конечно, не решает всех проблем. Тем не менее бизнес явно стало легче вести с точки зрения административных барьеров. Сейчас мы фокусируемся на двух вещах. Первая — это рейтинг инвестиционной привлекательности регионов, о котором президент говорил в послании и который был впервые представлен на Петербургском форуме. Там фишка в том, что мы выявили примерно 20 лучших региональных практик России. Например, в Татарстане разрешения на строительство выдаются так же быстро, как в Гонконге, и быстрее, чем в Дубае. Причем все законно, мы специально проверяли вместе с Минрегионом и министерством строительства и ЖКХ. Мы ставим себе целью к 2018 г. выдавать эти разрешения за 60 дней, а есть уже регион, где это занимает 40 дней. Вот такие лучшие практики — это готовые решения для губернаторов по изменению регионального законодательства.
Чем плох пресловутый рейтинг Doing Business — он меряет только Москву и совершенно не показывает картинку по всей стране. Мы в результате этой истории с рейтингом получим понимание того, что происходит везде, и что нужно сделать, чтобы условия ведения бизнеса были более-менее одинаковыми и переезд из одной области в другую не был бы похож на переезд в другую страну.
— Уже много лет, выезжая из Московской области в Тверскую, именно что попадаешь в другую страну, гораздо более запущенную. Больше 20 лет ничего не меняется, кто бы Тверскую область ни возглавлял.
— Вы правы, да. Но постепенно [к губернаторам] приходит понимание, что этим нужно заниматься.
А вторая история — может быть, она будет даже более важной, мы занимаемся ею вместе с «Опорой России». Они проводят свой конкурс «Бизнес-успех», мы подключились к этой премии в этом году и увидели, что есть муниципалитеты, где малый бизнес хорошо развивается. Точно так же разбираемся, как это устроено. Хотим изменить правила игры, чтобы мотивировать муниципалитеты на работу в этом направлении, а то они привыкли жаловаться, что денег нет.
— Хорошие муниципалитеты тоже, знаете, всегда существовали, как и депрессивные регионы. В таких городах предприниматели просто говорят: «Ну нам с мэром повезло. У нас мэр нормальный». То есть все упирается в личности, в конкретных хороших людей. А система-то вокруг иная.
— Пожалуй, это и есть наша главная стратегическая инициатива. Мы пытаемся такую систему создать, в которой компетенции поменяются. Во многих регионах в последние годы, как я наблюдаю, поменялись министры экономики. До начала нашей работы это были скорее министры экономической статистики, которые отправляли какие-то бумаги в Москву. Вот они не могут работать с нашими задачами. Дело же не только в губернаторе или мэре: то, что под ними, их команда — это же гораздо важнее.
— Губернаторы или мэры обычно и команду под себя выстраивают. И все, как обычно в России, опять упирается в персоналии.
— Есть две истории. Первая — это понятные и четкие правила ведения бизнеса. А вторая — понятная стратегия государства: что и как мы развиваем и какие формы поддержки предлагаем. Та же «Опора России» долго этим вопросом занималась, и получается такая картина: если у тебя малый бизнес, у тебя есть простой и понятный налоговый режим, субсидии и т. д. Но как только ты хочешь стать средним бизнесом — у тебя, допустим, есть спрос на продукцию, — в тот же момент у тебя вся поддержка заканчивается. Залогов у тебя нет, кредитов взять негде. И получается, что у нас проблема не столько в количестве малого и среднего бизнеса, а в том, что [качественного] перехода не происходит: малый не становится средним, а средний, соответственно, — крупным. Все национальные чемпионы, за исключением разве что торговли, — это предприятия, вышедшие из темного советского прошлого. То, что нет таких социальных лифтов, — это хуже всего. Бизнес не растет, он остается в том виде, в каком он есть. В итоге возможности, которые открываются, не заполняются никем.
Мы, что, разве не хотим привлекать иностранные инвестиции?
— Какие возможности открываются сейчас для бизнеса?
— Все государственные и частные крупные компании, насколько я знаю, сейчас работают над возможностями импортозамещения. И это хорошая возможность для постсоветской индустрии — для машиностроения, для производства, для нефтегазового сектора. Сейчас появляется спрос на российскую продукцию. Вопрос в том, что это будет за продукция: некачественная и непроизводительная или удастся сделать что-то другое. И это хорошая возможность для российского среднего бизнеса. Знаете, как в советское время было — отечественные станки не выдерживали конкуренции с западными.
— Они и сейчас не выдерживают.
— Сейчас по-разному. Вопрос в том, что стимулирует производителя оборудования делать его хорошим. В этой теме, очевидно, есть поле для тонкой эффективной государственной работы.
— В любом случае про цель трехлетней давности — чтобы Россия к 2018 г. заняла 20-е место в рейтинге Doing Business — вы не вспоминаете уже.
— Почему же не вспоминаем?
— Это по-прежнему важно для вас и ваших руководителей?
— Да.
— А зачем этим заниматься, если Россия отгораживается от всего мира сейчас?
— Как это «отгораживается»? Мы, что, разве не хотим привлекать иностранные инвестиции?
— Мы-то, может, и хотим, а вот иностранные инвесторы к нам уже вряд ли. После всего, что было в этом году.
— Вы знаете, спорный вопрос. Думаю, в сельхозпроизводстве появится много компаний, которые будут размещать свои производства в России, чтобы их товары были российскими, а не импортными. То же самое во многих других отраслях происходит. Конечно, мы видим, что количество иностранных инвесторов не то чтобы снизилось — они выжидают. Но запросы постоянно есть. К среднему бизнесу, который не попадает под политику, в регионы компании приходят. Мы понимаем, что во всей этой истории есть политический компонент. Важно, чтобы в России можно было хорошо зарабатывать деньги. Для предпринимателей политика все-таки на втором месте. Если в России комфортно деньги зарабатывать, будет спрос, будут возможности — почему люди не будут сюда приходить?
Знаете, что поменялось? C тех пор как мы начали с этим рейтингом Doing Business работать, мы больше понимаем про него. Как измеряется Doing Business по строительству — один из самых чувствительных компонентов рейтинга для России? Модельный объект — склад для товаров типа книг на окраине города площадью 1000 м. Технически нет ничего сложного, чтобы договориться с Москвой о выдаче разрешений на строительство таких складов за один день.
— И вы это уже сделали?
— Мы это не сделали — так поступила, насколько я знаю, Грузия: они проанализировали рейтинг, посмотрели, что и как измеряют, и за три года на 100 позиций поднялись в Doing Business. Это вариант, но он ничего не прибавит стране и хорошему инвестклимату. Поэтому мы идем по самому сложному пути — через регионы, пытаясь добиться там изменений.
И мы не в складах свой рейтинг инвестиционной привлекательности регионов измеряем — мы берем промышленные объекты и жилые дома, как раз то, что строить труднее всего. Там предпринимателю, участвующему в опросе, часов пять нужно, чтобы заполнить опросный лист по тому же строительству. Люди видят, что мы по крайней мере честно хотим что-то делать. В первый год они просто не хотели на вопросы отвечать. А сейчас понимают, что оценка качества менеджмента в регионе все больше зависит от них самих. И губернатор уже не может просто выйти пожонглировать цифрами и рассказать, как у него все хорошо. Рейтинг опросный, т. е. субъективный. Но его смысл для губернатора — понравиться тем людям, которые ведут у него бизнес. Если он этого не сделает, позиция его будет, скорее всего, грустной. Это важно, это меняет изнутри систему взаимоотношений.
— Уже прошла бОльшая часть года. Вы можете спрогнозировать позицию России в рейтинге Doing Business за 2014 г. с учетом тех изменений для бизнеса, которые уже сделаны и делаются?
— Такая неблагодарная задача — прогнозы… Наверное, примерно 10-15 позиций должно быть в плюс, если не брать политику. Как на это наложится политика, я не знаю. Равно как не знаю и динамику движения других стран.
— Что в этом году хорошего для бизнеса произошло и еще произойдет?
— Самое хорошее — это исполнение поручений президента о том, что все меры по дорожным картам, которые должны были быть приняты к 2018 г., будут приняты в этом году. Титаническая работа была проведена в первой половине года, сейчас почти все эти законопроекты в Госдуме. Мы же как думали — до 2018 г. движение будет последовательным. Причем понятно, что наши коллеги из федеральных ведомств, ответственные за реализацию дорожных карт, самое сложное и неприятное отложили на потом в надежде на то, что тема свернется, скажем так. А сейчас им все пришлось сделать за полгода. Теперь в Госдуме очень серьезный пакет законов лежит — и по строительству, и по энергетике, по оценке и земле. Есть изменения прямо революционные — вы о них часто пишете, просто не связываете с нами: о том, например, что земля больше не будет делиться на участки для сельхозназначения и других целей. И если они будут приняты, мы в следующем году свою программу выполним.
Это не значит, что можно будет остановиться: на первый план выйдет региональное и муниципальное законодательство. И правоприменение. Да, таможня вроде отчиталась о том, что все административные барьеры, которые мы обнаружили, сняты. Но почему-то когда предприниматель пытается перевезти через границу контейнер с детскими товарами, с него в конкретном таможенном пункте продолжают требовать все те же справки и бумажки, что и раньше.
— А что вы можете сделать, если предпринимателя тормозят с контейнером на границе? Ваше слово что-то значит для Федеральной таможенной службы?
— В общем, наверное, да. Мы, конечно, не пытаемся подменить таможенную службу. Не всегда ведь то, что говорят предприниматели, совпадает с реальностью — бывает и товар контрафактный, и реальные нарушения. Но в том, что касается соблюдения сроков и процедур, таможня с нами активно работает. И на уровне руководства таможни не видно попыток просто так поразговаривать — они правда стараются что-то сделать. Там возникают проблемы на уровне других органов — Росграница, наш прекрасный ветеринарный надзор и т. д. Это, знаете, как с регистрацией предприятий: ну нет вопросов к налоговой службе — пять дней, и все готово. Но после этого начинается беготня по непонятным фондам, куча справок для банков, и в сумме все равно срок большой. Для предпринимателя все это — «регистрация предприятия». То же самое происходит сейчас и с таможенной службой: у них более-менее все отладилось, но, если Росграница не оборудовала нормальный проезд и там грунтовая дорога, на которой скапливаются пробки, для предпринимателя проблем меньше не становится в итоге. Надеюсь, будет принято решение о том, что Федеральная таможенная служба станет единственным ответственным за то, что происходит на границе. Знаете, у нас в первой редакции дорожных карт было несколько ответственных ведомств по каждой из них. И ведомства сразу начали перебрасывать ответственность друг на друга. И Дмитрий Анатольевич [Медведев] принял решение, что за каждую карту ответственность у кого-то одного. А за таможенную дорожную карту сейчас отвечает куча ведомств.
Мы не министерство
— Как часто вы встречаетесь с Дмитрием Анатольевичем и Владимиром Владимировичем?
— Мы встречаемся в рамках нашего наблюдательного совета.
— То есть личных встреч у вас не бывает?
— Бывают. Но у нас совет проходит очень неформально с точки зрения открытости обсуждения, и все вопросы мы в основном решаем там. Идеи, которые у нас возникают, тоже там обсуждаются. Дальше, если он [президент] хочет поставить какую-то задачу, мы с ним встречаемся.
— Создание АСИ в 2011 г. позиционировалось как личный проект Путина, на тот момент премьер-министра. Этот статус сохранился? Или же президент просто формально возглавляет наблюдательный совет?
— Нет. Мне сложно, конечно, за кого-то говорить, тем более за Владимира Владимировича, но он всегда слушает то, что мы рассказываем про конкретные бизнес-проекты, которые опубликованы у нас на сайте. Они совсем не большие по масштабу, это вовсе не огромные комсомольские стройки. Ему это интересно. Мы говорим: обычный предприниматель, Владимир Владимирович, он вот с чем сталкивается; попытка вывести на рынок новую продукцию приводит вот к каким последствиям сегодня — давайте что-то с этим сделаем. Если он одобряет, мы начинаем заниматься этими вещами. По моему личному наблюдению, он всегда все смотрит, слушает и комментирует. Очень его интересуют проекты, связанные с образованием: то, что у нас делается по направлению «Молодые профессионалы». Могу сказать про известный указ о проекте «Глобальное образование». История же давняя, лет семь как началась. Без его личной поддержки этого проекта не было бы. Мы конкретно ему объясняли, почему это нужно делать, почему это правильная история, вовсе не про утечку мозгов за границу.
Сопротивление этому проекту было ведь очень большое. Вот недавно я разговаривал с ректором Кировского университета — у него молодые преподаватели поедут на год учиться в Сингапур. Ректор и говорит: я понимаю, что талантливый преподаватель с моей кафедры, скорее всего, вернется в Россию из Сингапура — но вернется ли он ко мне в Киров или уедет в Казань? Можно догадаться, какой возможен ответ. Но это как раз история про развитие малого и среднего бизнеса, потому что такие ситуации возникают потому, что в областных городах слабо развита собственно городская среда. Это проблема качества жизни вообще в стране, которое без малого бизнеса не создается.
А с правительством мы работаем в рабочем формате, в рамках дорожных карт — скорее даже не с правительством как таковым, а с конкретными министерствами и ведомствами.
— А из своих бизнесов вы уже вышли? Или есть еще компании, которые за вами числятся?
— Есть, это видно, наверное, в СПАРК — маленькие компании, в которых я получаю дивиденды. Сдаю декларацию [о доходах в правительство], они там все указаны. У нас [в АСИ] нет формального запрета на владение бизнесом. Но то, что касается композиционных материалов — по этике, можно было оставаться владельцем, но тогда не продвигать эту тему с точки зрения госрегулирования. А мне эта тема кажется важной. Я принял решение покинуть состав акционеров этой компании, получил какие-то деньги за это, и теперь мы поддерживаем проекты в композитной отрасли — в частности, внесение композитов в ГОСТы, СНИПы. Почему композиты применяются так слабо? Потому что их нет в СНИПах на мосты, например. А раз так, никогда госэкспертиза не пропустит проект моста из композитных материалов. Вот такого рода проекты у нас есть. Производство базальтопластика — классный проект в Якутии, мы его поддерживали и финансово, и административно.
— Борис Титов [бизнес-омбудсмен, экс-председатель «Деловой России»] как предприниматель активно занимался композитами и базальтопластиками. Вы, наверное, по этой линии попали в шорт-лист кандидатов на пост гендиректора АСИ?
— Это была очень забавная история. Я же был в «Деловой России» руководителем комитета по молодежному предпринимательству — он не очень хорошо работал, и меня попросили его оживить. Сама идея подать заявку [на конкурс по выбору гендиректора АСИ] как возникла? Компания [«Рускомпозит»] уже стала большой, нам от государства ничего уже было не нужно — мы на тот момент занимали половину рынка (маленького российского рынка, так что это не большое достижение). Я пришел в Минпром, в департамент большой химии, потом в Минэкономразвития. Они в то время рассматривали композиты исключительно как продукцию для оборонпрома, и никому мы там не были интересны. И тут объявляют о создании АСИ и о том, что те, кто не пройдет конкурс [на должность гендиректора], войдут в экспертный совет агентства. Я и подумал: а хорошо бы мне войти в экспертный совет — может быть, там я смогу как-то тему композитной отрасли продвигать. Тогда я и позвонил Борису Юрьевичу [Титову] — он был в отборочной комиссии — и спросил, нельзя ли как-то мне посодействовать. Он сказал: «Нет, Андрей, вы что — там все уже давно решено, ничем помочь не могу».
— Что же произошло потом? Почему выбрали вас?
— Не знаю. Для меня это было очень неожиданно — то, как ситуация развивалась в последующие две недели (см. врез).
— Но сейчас-то вы лоббируете композитную отрасль?
— Я лично — нет, но к нам приходит много проектов по композитным материалам, ими занимается направление «Новый бизнес» и, насколько я знаю, поддерживает эти проекты. Мы вообще много занимаемся проектами, связанными с нормативными ограничениями. Один из последних таких — проект газовых мини-заправок. Такая заправка размером с холодильник не имеет гражданского применения, но может использоваться крупными агрохолдингами. Оказалось, чтобы поставить такую заправку для внутреннего потребления, нужно собрать столько же документов, сколько и на публичную АЗС. А почему бы нам сельхозтехнику не переводить на газ? Это дешевле и экологичнее. Вот для таких проектов мы и снимаем административные барьеры.
Наверное, могу уже похвастаться: за три года работы АСИ примерно 60 млрд руб. частный бизнес вложил в те проекты, которые мы поддержали, сняв административные барьеры. Мы ни копейки не дали, мы же не даем финансирование, а люди поверили и дали деньги на развитие.
— Тогда расскажите, в чем конкретно заключается роль АСИ. У вас на сайте висит примерно 400 проектов. Что с ними происходит после публикации?
— У нас есть два типа проектов. Те, что имеют очень понятную проблему, мы называем лидерскими. Например, есть какие-то устаревшие нормы, которые делают невозможным развитие этого сегмента бизнеса. Соответственно, мы берем этот проект в работу после того, как он пройдет через экспертный совет, и начинаем выяснять в министерствах, почему эти нормы существуют и зачем они нужны. В большинстве случаев оказывается, что они никому не нужны. И дальше мы просим эти вещи поменять.
А есть проекты, проблемы которых явно не масштаба одной компании, проблемы всей отрасли или подотрасли. Скажем так — их решение не приведет к неоправданному нарушению конкуренции в пользу кого-то из игроков и будет удобно всем. Мы такие проекты называем системными. Для работы с ними собираем отраслевые ассоциации, обсуждаем, что можно сделать, выносим на наблюдательный совет рассказ об этом проекте. Дальше председатель наблюдательного совета дает соответствующее поручение, мы его отрабатываем.
Сейчас на стадии обсуждения находится системный проект из индустрии товаров для инвалидов. Во-первых, эта индустрия как бы есть, но никто не знает, сколько в ней предприятий, работающих и т. д. Во-вторых, очень большой процент импорта и никто не может сказать, почему мы не можем делать то же самое у себя. А дальше возникает вопрос. Если относиться к этой отрасли как к товарам для людей с ограниченными возможностями, это дискриминационно, по-моему. Холодильник расширяет мои возможности, а для кого-то инвалидная коляска расширяет возможности. Почему эта инвалидная коляска не является товаром, который можно выбрать на «Яндекс.Маркете» и легко купить? И мы сейчас думаем вместе с Минпромом: что нужно сделать для того, чтобы эта отрасль была отраслью — чтобы она получала кредиты, чтобы были какие-то исследования, чтобы развивалась отраслевая наука и российские и иностранные инвесторы приходили и строили здесь предприятие. Это же огромное количество людей, которым такие товары нужны.
— Но ведь существует же отрасль медицинской техники. Производство товаров для инвалидов в нее входит. Какой смысл его так выделять?
— Смысл нашей работы — мы являемся площадкой для инициатив людей. Если к нам обращается индустрия детских товаров, мы им помогаем. Вот в этом случае обратились люди, которые делают инвалидные коляски и протезы. Мы не можем сами взять и придумать себе работу. Мы не министерство. Наш мандат появляется тогда, когда к нам обращаются предприниматели.
«Помочь выбить деньги — не наш формат»
— А какая-то предварительная модерация у вас имеется? Я видела на главной странице проект под названием «Оптовая торговля фруктов и овощей».
— Не видел его пока еще. Но я знаю точно, что нам интересно развитие в Дагестане производства овощей и фруктов. Там есть прекрасные фермерские хозяйства, они производят прекрасные овощи и фрукты, которые почему-то не доходят до нас сюда. Они пятый год не могут построить там базы переработки и хранения. По каким-то причинам странного характера деньги, которые выделяются на развитие индустрии переработки и упаковки овощей и фруктов, куда-то исчезают. Я знаю, почему это происходит.
— Упаковывается кто-то другой?
— Да, а потом к нам едут азербайджанские овощи и фрукты, но почему-то не свои. А что плохого в том, что в Дагестане люди будут зарабатывать деньги на фруктах и овощах? По-моему, это очень хорошее дело. Были у нас и другие сельскохозяйственные проекты — строительство теплиц, например, там тоже мешали какие-то административные барьеры.
В социальных проектах тоже бывают административные барьеры. Государственная инициатива всегда имеет преимущество перед частной. А вот человек сделал за свой счет детский игровой парк — и оказывается, что дотацию он получить не может в отличие от государственного парка. Почему частный кружок не может получать то же финансирование, что и государственный? Если регион готов оплачивать детям и их родителям какую-то форму досуга, по идее, ему не должно быть важно, кто собственник этого кружка, — важно, чтобы ребенку там было хорошо. И зачем содержать никому не нужные государственные кружки, когда есть хорошие частные? Вы эти условные три тысячи рублей, которые выделяете на ребенка в месяц, отдайте ребенку, чтобы деньги пришли туда, куда придет он. И тогда у участников этого рынка цены снизятся.
И таких проектов много. Один предприниматель на свои деньги сделал сайт, где школьники публиковали фотографии своих дедушек и бабушек, участвовавших во Второй мировой войне, и рассказывали их истории. В Новосибирске есть очень хорошая история — там студенты третьих курсов, физики и химики, ходят по школам и проводят открытые уроки, чтобы показать: химия и физика — это интересно. Это волонтерский проект. А местные бизнесмены покупают им прикольные реактивы, чтобы все шипело и дымилось. Как ни странно, этот проект сталкивается с какими-то сложностями — их не пускают в школы. Понятно, что с такими вещами надо разбираться.
— Получается, что надо сначала придумать проект, попытаться его реализовать, натолкнуться на проблемы бюрократического свойства — и только тогда обращаться к вам.
— Да, мы работаем только с уже запущенными проектами. Не работаем с идеями, почти не работаем со стартапами. Как сформулировано в нашем уставе, это поддержка лидеров. И знаете, если приходит человек и у него в глазах написано «все равно я это сделаю, с вами или без вас», скорее всего, это наш клиент. Нам нужны люди, которые что-то делают, а не рисуют слайды.
— Много проектов приходится отсеивать?
— Вначале — да, было много синхрофазотронов, проектов покорения ближайших планет (улыбается). Сейчас предприниматели уже понимают, что мы можем и что помочь выбить откуда-нибудь деньги — это не наш формат. Так что соотношение сейчас — 50 на 50.
— Если вы не поддерживаете предпринимателей деньгами, зачем вам более 7 млрд руб. от «Роснефтегаза»? Что вы с ними делаете?
— Это закрытая информация.
— Но СМИ о ней написали.
— Мы с ними не делаем ничего такого, что нельзя было бы проверить.
— Это, что, секретная часть вашей деятельности?!
— У нас нет секретной части деятельности. Есть ряд организаций, которые мы учредили, и часть этих денег пошла на их работу (по данным «СПАРК-Интерфакса», АСИ является единственным участником Фонда развития интернет-инициатив и Фонда поддержки слепоглухих. — «Ведомости»). Наш бюджет прозрачен и составляет значительно меньшую сумму, чем 7 млрд руб.
— Да, но что же тогда с этими деньгами?
— Я не могу об этом говорить, поскольку по условиям пожертвования не имею права. Но эти деньги пошли в общем-то на благое дело.
— На Крым? На Восточную Украину?
— Ни в коем случае. Мы не поддерживали ни Крым, ни Восточную Украину. В Севастополе мы помогали команде, которая там есть, писать стратегию. Но, опять же, писали-то ее они — мы им просто помогали с точки зрения международных практик, оформления. То есть это не стратегия АСИ.
— Есть еще секретные пожертвования, которые вы тайно тратите на что-то хорошее?
— Все источники нашего финансирования открыты, мы отчитываемся за них перед наблюдательным советом. Это не бюджетные деньги, я могу вас в этом заверить. Вы как крупнейшее деловое издание обязаны, наверное, информировать граждан о том, на что тратятся бюджетные деньги. В нашем случае бюджетные деньги тратятся на аренду помещения.
— «Роснефтегаз» — это компания, принадлежащая другой госкомпании. Те же бюджетные деньги, просто из другого кармана.
— Бюджет АСИ составляет 150 млн руб., он расходуется на аренду помещений, которые мы снимаем. Мы всю эту сумму не выбираем, на аренду уходит где-то 100 млн руб.
— А зарплату вы откуда получаете?
— Пожертвования частных компаний.
— Частных — или как «Роснефтегаз»?
— Разных компаний. Важно то, что зарплату я, как и все остальные сотрудники, получаю не из бюджета. Но у нас не очень большие зарплаты.
— Все-таки поразительные вещи вскрываются порой. Вам госкомпания дает большие деньги, значительно превышающие ваш бюджет, и запрещает говорить, на что вы их тратите. Вы считаете, так и должно быть? Это нормально?
— Это нормально, если этого хочет жертводатель, почему нет? Если нам жертвуют деньги с обязательством конфиденциальности, я не вижу в этом чего-то ненормального.
— В прошлом году вы собирались приобрести у ВЭБа компанию МИР. Как там идут дела?
— Там хорошо идут дела. Мы же купили управляющую компанию, а деньги в управлении там вэбовские, по сути — «МСП банка». Инвестиционный комитет, как во всех управляющих компаниях, контролируется тем, кто дает деньги. Мы сейчас с ними работаем над поддержкой небольших таких проектов, которым нужно от 10 млн до 30 млн руб. Это проекты, которые интересны и АСИ по части административных барьеров, и МИРу с точки зрения поддержки. Один из наиболее ярких — это как раз базальтопластики в Якутске.
— Почему в Якутске — там много базальта, что ли?
— Там, во-первых, базальта много, а во-вторых, базальтопластик — это замена железу в железобетоне. Это важно для регионов с экстремально низкими температурами — позволяет резко упростить технологии строительства. Сфера применения базальтопластиков — это Крайний Север, Дальний Восток. И вот там построен очень неплохой заводик. Они уже фонду МИРа отдали деньги: купили оборудование на наше финансирование — и у них пошли заказы. Три года примерно весь этот процесс занял — от начала переговоров до выхода. Мы с ними уже работали еще до того, как купили МИР.
Нельзя быть страной с сильно развитой бюрократией
— Ваш проект «Тайный инвестор» — остроумная затея. Как вы находите предпринимателей, которые изображают иностранных инвесторов, внезапно заехавших в областную администрацию?
— У нас в каждом регионе была сформирована экспертная группа из местных предпринимателей, по 30-40 человек. Мы старались брать наиболее крупных и успешных в конкретном регионе. Именно перед ними губернатор отчитывается о том, что стандарты АСИ [по инвестиционной привлекательности] выполнены. А они же запросто могут сказать: знаете, этот ваш технопарк вовсе не технопарк на самом деле. Теперь умножьте это на 85, по числу регионов, — ну тогда [до присоединения Крыма и Севастополя] еще на 83. Это полторы тысячи человек по всей стране — предпринимателей, которые на прямой связи с нами. Люди, которые приходят к нам с проектами — мы их тоже просим помогать, если им интересно. Это еще 300-400 человек.
— Надо ведь, чтобы они хорошо по-английски говорили, для чистоты эксперимента.
— Да есть в стране люди с хорошим английским! Они, конечно, не в своем регионе это делают, чтобы конфликта интересов не было. Примерно 2000 предпринимателей в стране с нами активно работают. И они же это делают не для нас, а для себя.
— Но они как волонтеры это делают или вы им платите?
— Конечно, как волонтеры. Ну мы им почетные грамоты выписываем (улыбается).
— Хоть бы айпэды выдавали.
— А зачем? Сейчас все больше предпринимателей, которые всего, что хотели, добились в своем бизнесе и активно занимаются социальными проектами. Как, например, известный проект «Мастерславль» в Москве: очень успешный бизнесмен, который занимается таможенной логистикой, взял и открыл городок для детей, чтобы они учились работать руками. Это же не для выгоды. Есть очень позитивное движение, когда у людей возникает желание что-то сделать хорошее.
— Главное, чтобы им не мешали при этом, как обычно бывает в России.
— Мы стараемся помогать. У нас тут очень интересная работа: в один день может прийти поручение включиться в процесс мониторинга строительства перехода через Керченский пролив — и в тот же день, после известной прямой линии [президента], поручение разобраться, почему глухие не могут вызвать «Скорую помощь».
— Разобрались?
— Да, это на самом деле оказалось очень просто. Есть куча проектов, которые позволяют глухим коммуницировать, они собираются вокруг Минтруда. И есть МЧС, который параллельно развивает систему [вызова службы спасения с единым номером] 112. Нужно было их между собой соединить. А еще есть интересные стартапы: вы, например, звоните глухому человеку на мобильный телефон, а у него на экране появляется компьютерная девушка, которая переводит на язык жестов то, что вы говорите. Технически в современных условиях это вообще элементарно сделать.
— Так скажите, глухие в России уже могут вызывать «Скорую помощь»?
— Смогут. Я думаю, в ряде регионов они уже могут это сделать, а через год смогут уже и по всей стране. Разворачивается пока эта история. Не может у нас государство быстро что-то делать. И проблемы там нет никакой, на самом деле все дело лишь в том, что у нас система управления по функциям жестко разделена. — Вы же сами говорите, что технически это элементарно сделать. Получается, что только те глухие, которые доживут до следующего года, смогут наконец-то вызвать себе «Скорую помощь».
— Ну нет, они все доживут — слава богу, это все, как правило, физически здоровые люди. Но там же возникают госзакупки, требования прозрачности по этим закупкам… Поэтому быстрее, к сожалению, не получается. Проекты есть, решения есть, начиная от тревожной кнопки на телефоне. Но кнопка, к сожалению, сообщает только, что человеку плохо, она не говорит, что с ним. Есть и более интересные решения. Фонд развития интернет-инициатив финансирует сейчас несколько таких стартапов.
— Вы 19 марта заявили, что присоединение Крыма не создаст долгосрочных проблем для российского бизнес-климата. Вы по-прежнему так считаете?
— (Пауза.) Вы знаете, да. Я считаю, что все это преходяще, а символическое значение этого действа [присоединения Крыма] — оно имеет совсем другой масштаб. И я не вижу другого пути для нас, кроме как делать страну инвестиционно привлекательной — независимо ни от каких санкций. Нельзя быть страной с сильно развитой бюрократией. Если у нас будет комфортно зарабатывать деньги и это будут нормальные деньги, никакие политики и политиканы не смогут этому помешать. Если здесь все будет хорошо, санкции не будут долгими. И Крым может быть очень интересной и хорошей историей с точки зрения бизнеса.
— Тогда вам нужно сделать что-то очень быстро, чтобы санкции не продлились долго. Что вы можете сделать, чтобы тут быстро стало хорошо?
— Нужно закончить с законами против административных барьеров в этом году, не растягивая до 2019 г. Нужно принципиально поменять ситуацию с бумажками, барьерами и т. д., сделать эту ситуацию проще. И нужно каким-то образом сделать систему развития господдержки малого и среднего бизнеса умной. Не просто раздавать всем деньги, а вознаграждать за успех. То, что сейчас делает Гарантийный фонд, мне кажется правильным. То, что начал делать ВЭБ по малому бизнесу, мне кажется правильным. Эта система должна настроиться, и, мне кажется, все должно меняться быстро.
— Сколько времени на это отводите?
— Я думаю, за ближайший год мы должны ситуацию изменить принципиально. Если мы хотим, чтобы ситуация в принципе поменялась.
— Хорошо, посмотрим, что будет через год. Российские глухие как раз научатся вызывать «Скорую помощь»…
— …а у меня как раз закончится контракт (улыбается).
— И что дальше? Вы имеете право претендовать на второй срок?
— По уставу — да, имею. На самом деле мне важны две вещи. Мне должно быть интересно, и я должен понимать: то, что я делаю, — это не впустую. Удовольствие от работы в бизнесе — в том, что ты видишь, как твои решения превращаются во что-то полезное: появляются новые станки, люди получают зарплату, как-то развиваются. Мне в работе важно понимать: то, что я делаю, — это не декларации и заявления. Это очень большое удовольствие в жизни — делать то, что ты хочешь. Мне бы хотелось его сохранить.
7 млрд рублей на благое дело, о котором нельзя говорить
