И вот мы уже в куче-мале из спецназовцев, оперативников, пожарных, медиков и немногочисленного милицейского начальства. Растекаясь маслом, стоит продырявленный в нескольких местах армейский «Урал». Заревом разливается по небу горящий дом, в котором засели боевики. «Мы их просто “Шмелями” закидали — чего тут долго думать», — меланхолично комментирует один из бойцов. Человек в штатском требует от рации срочно прислать другой БТР: у того, что подъехал, не работает пушка. Дом наконец тушат. Раздаются три одиночных выстрела. Контрольные — по одному на боевика. А то ведь они, как говорят, живыми не сдаются…
Духовное управление
Впрочем, то, что на Кавказе царит хаос, а правоохранительные органы нарушают закон чуть ли не чаще прочих граждан, не отменяет того факта, что боевики-ваххабиты — или, точнее, салафиты — действительно существуют. Впрочем, надо понимать, что, вопреки расхожему мнению, если все боевики — салафиты, это еще не значит, что все салафиты — боевики. Это всего лишь приверженцы одного из направлений ислама, так называемого чистого ислама, противопоставляющего себя исламу «традиционному». Они отрицают возможность посредничества между Аллахом и человеком и не признают толкования Корана. Они — мусульманские протестанты, своего рода аллергическая реакция общества на незащищенность, трудную социальную ситуацию, беспредел и даже на очевидный союз официальной церкви и власти. Это не значит, что с аллергией не надо бороться, но надо понимать, что она — лишь симптом болезни.
Основными аллергенами для салафитов являются Муфтият Ингушетии и Духовное управление мусульман Дагестана (ДУМД). Эти структуры чем-то похожи на РПЦ — тоже правопреемники церкви советских времен. Их также нередко обвиняют в стремлении заработать на верующих, соглашательстве со светскими властями, отсутствии терпимости к единоверцам и сомнительной гражданской позиции. Про ДУМД даже говорят, что именно оно составляет милиционерам списки «неблагонадежных». Считается, что именно ДУМД пролоббировало принятие закона «О запрете ваххабизма и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан», который многие считают дискриминационным.
— После развала СССР одна идеология рухнула, а другой нам не дали. Вот и потянулись сюда миссионеры из разных стран: их слова падали на благодатную почву жизненной неустроенности и мировоззренческого вакуума. Впоследствии большинство из них оказались ваххабитами, то есть, будем говорить прямо, сектантами, — объяснял нам пресс-секретарь ДУМД Магомедрасул Омаров. — Но тогда мы не могли с ними конкурировать, нам катастрофически не хватало ораторов, ведь систему религиозного образования надо было отстраивать практически с нуля.
Однако ДУМД постепенно окрепло и стало бороться с конкурентами за то самое «посредничество», которое салафиты отрицают. В 2004 году, опираясь на закон «О запрете ваххабизма», Духовное управление пошло на беспрецедентный шаг — запрет всех дословных переводов Корана. Вместо них верующим было предписано читать толкования — идейно выдержанный «пересказ» священной книги, то есть именно то, что салафиты не приветствуют.
— Неподготовленным человеком дословный перевод может быть воспринят неправильно, — уверенно говорит Омаров. — Например, «Убивайте неверных, где бы вы их ни встретили» — чтобы не воспринять это как руководство к действию, необходимо обладать специальными исламскими знаниями, разбираться в том, как был ниспослан Коран. Мы предлагаем мусульманам читать толкования, а Коран заучивать наизусть на арабском.
В ответ на мои слова о том, что, мол, говорят, ДУМД сотрудничает с милицией против салафитов, Омаров неожиданно разразился прямо-таки правозащитной тирадой:
— Ничего подобного! Наша милиция — совершенно прогнившая, это всем видно, в Дагестане глупцов нет. Вот сидит следователь и высасывает преступления из пальца. У него, видишь ли, план! Скажите, скольких ваххабитов допрашивали в присутствии адвоката? Скольких задержанных выпустили, не избив? Конечно, появляется масса мстителей. Так грязные действия наших силовиков отражаются «в лесу». Тут ведь идет гражданская война, здесь настоящий 37−й год — те же пытки, ломки!
— Может, вам от имени организации сделать официальное заявление такого рода? Глядишь, и перестанут вас обвинять в коллаборационизме.
— А что это изменит? Кто нас послушает? А в пустоту никому говорить не хочется, — пробормотал Омаров и, спохватившись, добавил: — Впрочем, учтите, что я не от имени ДУМД сейчас про милицию говорил. Это я как частное лицо, скорее.
Двоевластие и двоемыслие
Для полноты картины очень хотелось найти боевика. Действующего — не удалось, зато обнаружился один недавно амнистированный. Нашелся он в горном селе Гимри, на родине двух легендарных имамов: Шамиля и Гази-Магомеда. Гимри знаменито не только своей историей, но и тем, что пару лет назад здесь попытались заменить российские законы на законы шариата. Вскоре после этого жители были «наказаны» — в селе был введен режим КТО. Группировка войск окружила аул и поделила его на сектора. Входить и выходить местным жителям разрешалось только по спецпропускам, которые выдавались далеко не всем и не всегда. Кто-то оказался и вовсе «невыездным», многие потеряли работу. Жители с ужасом вспоминают те дни. Судя по рассказам, возвращение граждан в российское правовое поле производилось посредством непрерывной стрельбы в воздух и ежедневных обысков. Два раза в день — утром и вечером. В довершение всего солдаты поломали двери, калитки, заборы и практически все абрикосовые деревья, на которых основывалось благосостояние части гимринцев. Шариат долго не продержался, а вот КТО затянулась практически на год.
Магомеда мы ждали весь вечер. Наконец в полпервого ночи в комнату ворвался крепко сбитый бородатый мужчина с широкой улыбкой на губах.
— Кто тут искал бандформирования? Вот они! — захохотал он.
Как выяснилось, Магомед успел отметиться еще во время второй чеченской кампании.
— Я уже тогда кое-что за религию понимал, вот и поехал, — доверительно сообщил он нам. — Ничего у меня там по малолетству толком не получилось, а на обратном пути меня арестовали. Так что пытки-мытки я все эти знаю, проходил.
Магомед отсидел год за участие в незаконных вооруженных формированиях и вернулся в Гимри. Впрочем, ненадолго.
— Я у них после отсидки уже на учете был. И вот через несколько лет после моего возвращения они тут провели спецоперацию в доме, где я жил. Меня дома не было, а соседа убили. Потом мне люди сказали, что на самом деле за мной приходили. Что мне было делать? Ведь вернутся же… Я собрался и ушел вон туда, на гору, потом в ущелье.
Магомед махнул рукой куда-то в сторону неразличимого во тьме хребта и задумался.
— В каждом селе сейчас есть несколько человек, которые готовы помочь едой или оружием. Хоть это опасно, а все равно помогают, — Магомед посмотрел на меня, как будто мы играли в шахматы. — Понимаешь, молодежь сейчас хочет жить по законам, ниспосланным Аллахом, по законам шариата. То есть за воровство руку отрезать. Если прелюбодействуешь, неженатому сто палок, женатого камнями забрасывать. А у нас сейчас что по кодексу? За воровство — полгода, прелюбодейство — вообще без проблем, — словно «Шах!» произнес Магомед. — К тому же российские законы все равно не работают, а там, где шариат, люди боятся и плохого не делают. Но Россия сейчас у нас властвует, понятно, что она не хочет уступать.
— То есть жить в России никак не получится?
— А как? Нужно же жить по законам Аллаха? Конечно. Значит, нужно отдельное государство: имарат там или эмират, мне все равно.
Мат.
Милиционеры убеждены, что их дела нужны государству и приносят обществу пользу — борются с экстремистами и киллерами. Ваххабиты убеждены, что их дела угодны богу и избавляют общество от палачей в лице милиционеров. Вообще в действиях этих заклятых врагов местами прослеживается некоторая парадоксальная симметрия. Ваххабиты, как здесь считается, поддерживаются за счет денег мировой закулисы. Однако это не доказано. Зато точно известно, что они вполне успешно занимаются рэкетом, обирая бизнесменов, понимающих, что милиция не может защитить даже саму себя. Милиционеры по идее существуют на деньги государства, но на самом деле основные источники их доходов — тот же рэкет и вымогательство. И те и другие «не берут пленных». И те и другие в своих интересах прибегают к запугиванию, шантажу и использованию коррупционных схем. Даже прятаться вынуждены не только «лесные братья», но и милиционеры, перекрашивающие автобусы в «гражданские» цвета и предпочитающие ходить на работу в штатском.
Финансирование ваххабитов наверняка зависит от их успехов в войне с милицией, как это было, например, в Чечне. Финансирование силовиков требует наличия боевиков. В результате руководители как ваххабитов, так и милиции, наживающиеся на кровопролитии, предпочитают разжигать конфликт, накачивая «бойцов» пропагандой. «Мы воюем со зверями», — смолоду вдалбливают они в головы своих подчиненных.
Цитирую заместителю командира 2−го полка махачкалинского ППС Юнусу Абдулхаликову фильм «Путь якудзы», где хороший коп говорит в финале: «Правосудие лучше, чем закон». Спрашиваю, согласен ли он.
— Конечно, — уверенно откликается служитель закона, но, помешкав, похоже, все же решает, что милиционеру так говорить не пристало, и нерешительно добавляет: — Хотя однозначно сказать нельзя.
Однако, судя по всему, в том, что «правосудие лучше, чем закон», здесь убеждены практически все. Боевики, убивающие пытавших их милиционеров. Милиционеры, пытающие убивавших их боевиков. Мирные жители, считающие, что «ваххабиты — звери, а собаке — собачья смерть», либо что «менты совсем оборзели, так им и надо — будут в следующий раз думать», или и то и другое одновременно.
Поразительная «зеркальность» местами обнаруживается в самых неожиданных мыслях и суждениях. Во время трехчасового пребывания в УВД поселка Шамиль-Кала мы разговорились с одним из милиционеров. Сердито глядя на горы, он поведал, что боевики — плод жидомасонского заговора. На вопрос, зачем евреям за свои деньги организовывать исламский имарат на территории преимущественно православной России, ответ был явно готов заранее: «Чтобы мы тут друг друга поубивали, а они придут и займут наше место, сделают тут второй Израиль». Через полтора часа мы сидели среди салафитов села Гимри. Наиболее красноречивый из них — высокий старик по имени Амир — согласился как бы по секрету открыть нам тайну: заказчика нынешней резни. «Масоны», — заговорщицки сказал он. «Жидо?» — только и спросил я. «Конечно. Они хотят создать здесь свое государство». Два антипода, каждый из которых с удовольствием сделал бы дырку в голове оппонента, оказывается, не так уж далеки друг от друга. Я вспомнил фразу президента Евкурова, от которой, помнится, прыснул от смеха: «В дестабилизации обстановки на Северном Кавказе заинтересованы США, Великобритания и Израиль, общая цель которых — помешать возрождению России». Смеяться больше не хотелось.
Впрочем, с обеих сторон есть так называемые умеренные, призывающие к переговорам. И правозащитница из организации «Матери Дагестана» Гюльнара Рустамова, чью семью не обошли стороной «зачистки», и убежденный силовик Абдулхаликов, потерявший множество товарищей, — оба в разговоре с нами вспомнили проводившиеся в 90−х теледебаты лидеров ваххабитов и сторонников традиционного ислама. И оба с недоумением спрашивали: почему бы не попробовать? Какой-никакой, а все-таки шаг в новом направлении. Невозможно ведь не замечать очевидного: спираль насилия раскручивается, напряженность в Дагестане с каждым годом нарастает, людей гибнет все больше. Даже бывший боевик Магомед — и тот сказал, что не настаивает на насильственном введении законов шариата, дали бы спокойно жить и пропагандировать свои идеи. Магомед не колебался ни секунды: «Если бы я был против мира, я бы из леса не вышел».
|
