http://i.rbc.ru/publication/analytic/klastery_porusski_pervyj_opyt_i_perspektivy
В России формируются 25 кластеров. Перенести этот зарубежный опыт на российскую почву оказалось непросто. И пилотные проекты пока больше напоминают сконцентрированные в одном районе предприятия, чем кластеры в полном смысле этого слова.
Создавать кластеры начали еще в 1980-х, видя в этом способ повысить конкурентоспособность регионов за счет инновационного развития. Первые локальные программы стартовали в Европе: в земле Северный Рейн-Вестфалия в Германии, затем в провинции Эмилия-Романья в Италии и в регионе Штирия в Австрии. Правда, тогда эти районы кластерами еще никто не называл. Через 20 лет программы кластерного развития заработали в большинстве стран ЕС, а также в США, Канаде, Японии, Австралии, Бразилии, Индии и Южной Корее. Но настоящий бум случился в нулевые годы. По данным исследования НИУ ВШЭ, даже в странах с развитой экономикой свыше 60% инновационных кластеров были запущены только после 1999 г. К середине нулевых годов в мире насчитывалось уже около 1500 кластеров. Сегодня в одной только Кремниевой долине 17 кластеров, еще 17 в районе Сан-Франциско.
У кластерной политики в развитых странах есть несколько ключевых особенностей. Во-первых, поддержку, прежде всего, получают проекты кластеров, ориентированных на высокотехнологичные секторы, как, например ИТ и биотехнологии. И это приносит результаты. Немецкие программы BioRegio и BioProfile, в рамках которых с 1995-го по 2006 гг. было создано 7 кластеров, позволили вывести Германию в мировые лидеры в сфере биотехнологий, не говоря уж о том, что число компаний в этой сфере возросло в результате вчетверо, до 500 предприятий,и были дополнительно созданы десятки тысяч рабочих мест.
Другая важная особенность — основную поддержку в рамках программ развития кластеров получают не крупные корпорации,а средние и совсем небольшие по размеру компании. По той же программе BioRegioна долю малого бизнеса и стартапов пришлось более 60% от общего объема финансирования. А во французской программе Les poles de competitivite, в рамках которой с 2005 по 2011 гг. поддержку в размере 3 млрд евро получил 71 кластер, доля малого и среднего бизнеса составила и вовсе более 80%.
Страновые различия проявляются, когда речь заходит о требованиях к проектам создания инновационных кластеров. Если в Германии это процедура бюрократически сложная, и в результате отклоняется 95% заявок, то по французским программам доля отклоненных заявок в несколько раз ниже — 30%, а количество кластеров, наоборот, в несколько раз больше.
Недостаточная концентрация
В 2008 г. европейские страны приняли меморандум о кластерной политике, в котором объявили о намерении вывести свои кластеры в мировые технологические лидеры. В том же 2008-м правительство России в рамках концепции долгосрочного социально-экономического развития страны до 2020 г. приняло решение о создании сети территориально-производственных и инновационно-высокотехнологических кластеров. Спустя 5 лет можно констатировать, что если с первыми отчасти получилось,то со вторыми — не очень.
Но еще за несколько лет до того, как правительство скомандовало “кластер”,они уже начали появляться в России. Впервую очередь речь идет о Калужской области, которая совершила за последние 10 лет индустриальный прорыв. В 2000 г. ее возглавил Анатолий Артамонов, который собрал вокруг себя команду грамотных и ориентированных на результат менеджеров и в короткие сроки смог привлечь иностранных инвесторов и производителей, согласившихся локализовать в области свои производства. Началось все с автокластера и сборки автомобилей. В Калужской области открыл завод Volkswagen, мощность производства — 150 тыс.автомобилей в год. Как рассказали в обладминистрации, объем инвестиций составил 750 млн евро. Свои заводы открыл альянс Peugeot-Citroen-Mitsubishi (объем производства — 150 тыс. автомобилей, инвестиции — 300 млн евро) и VolvoTrucks & Renault Trucks (производство — 15 тыс. автомобилей, инвестиции — 92 млн евро). В области также развернуто производство некоторых компонентов для автосборки: Benteler, например, производит детали для подвески, MagnaExperior — бамперы и автомобильные зеркала.
Вслед за автокластером власти региона стали развивать и фармацевтический. Свои заводы в Калужской области открыли англо-шведская AstraZeneca, итальянская Berlin-Chemie/Menarini, датская NovoNordisk, немецкая Stada. Сейчас в Калужской области пытаются развивать транспортно-логистический и ИТ-кластеры, но их успехи пока скромны.
При этом надо понимать, что и в автокластере, и в фармкластере речь идет не о полном цикле производства или отверточной сборке. Если в первом случае собирают автомобили, то во втором из уже готовых ввезенных в страну субстанций делают препараты, а во многих случаях речь идет просто об обычной упаковке лекарств. Глубина локализации иностранных производителей в России не велика. К тому же, возникает вопрос: насколько можно считать находящуюся рядом группу предприятий кластером?
"Кластер — это концентрация на территории компаний, НИИ, вузов, НКО, менторских групп, технопарков и инкубаторов и других организаций, работающих по одной тематике. В кластере за счет большой концентрации людей, работающих в одной отрасли, постоянно должны создаваться новые идеи, сервис, продукты, компании, новые умения. Если речь идет опроизводственном кластере, то должны появляться новые продукты и производственные решения. Например, внедряться новые материалы и оборудование. Если новое начинает появляться, то можно говорить, что кластер заработал", — говорит Евгения Шамис, генеральный директор "Шерпа С Про", которая в течение многих лет изучала кластеры и написала книгу "Кластерра, или О кластерах по-человечески".
Кластер должен объединять производственный, научно-исследовательский и образовательный потенциал. Чтобы инновационная составляющая заработала, в кластере, судя по мировому опыту, должно быть не менее 130 организаций. По данным Российской кластерной обсерватории, в стране 25 кластеров. Но число это весьма условное. Тем более что кластерами сейчас называют многое.
"На вопрос, сколько в России кластеров, однозначно ответить нельзя. Никто не знает. Тут все зависит от того, что называть кластерами. Скорее можно говорить о тех местах, где идут правильные процессы, — считает Евгения Шамис. — Для меня, например, активизация кластеров в Самаре — это загадка. Я не ожидала, что они так быстро начнут работать по этой теме. Больше разговоров ходило о перспективах других территорий". Развитие кластерной политики в Самарской области также связывают с конкретным человеком — Александром Кобенко, министром экономического развития, инвестиций и торговли региона. "Во-первых, в Самаре есть уникальный аэрокосмический кластер и все, что связано с комплексным созданием продукции для этой отрасли. Также в Самаре есть электро-технический кластер, одна из специализаций которого — электро-наладка, есть нефтехимический кластер. Необычное, что мы обнаружили в Самаре, — это формирующий там кластер по производству детских игрушек. Он расположен вокруг Тольятти, о нем в области и стране почти никто не знает",— делится впечатлениями Евгения Шамис.
В Перми есть биотехнологический медицинский кластер, который, по сути, можно разделить на два: кластер медицинского приборостроения (в Перми исторически были сильны традиции приборостроения) и фармкластер (в городе находится одна из сильнейших российских фармацевтических академий). В Екатеринбурге — электро-технический кластер, так как там с советских времен осталось много производств в этой сфере, а также кластер транспортного машиностроения — производство поездов, трамваев, рельсов для железных дорог. И, конечно, титановый кластер, или, как его еще называют — "титановая долина".
В Санкт-Петербурге формируется кластер медицинской, фармацевтической промышленности и радиационных технологий, и кластер ИТ, радиоэлектроники, приборостроения и средств связи. ИТ-сектор в Петербурге всегда был одним из сильнейших в стране, в городе живет много программистов и разработчиков, расположены офисы крупных ИТ-компаний. В советское время здесь было много приборостроительных и радиоэлектронных заводов. Еще один кластер, использующий конкурентные преимущества северной столицы, — конечно же, туристический. Петербург — главный туристический центр страны, туда устремлена большая часть потока иностранных туристов. Но, помимо этого, в Петербурге были проекты по созданию кластеров в сфере водоочистки и производства ювелирных изделий. В мире ювелирные кластеры существуют в Нью-Йорке, Антверпене, Тель-Авиве и многих других городах.
В Татарстане развивают кластеры в Нижнекамске, Набережных челнах и Елабуге, в которых сконцентрированы предприятия химической, нефтехимической промышленности и вертолетостроения. Своим образовательным кластером известен Томск. А в Новосибирске базой для ИТ-кластера служит Академгородок. В Чебоксарах есть база для развития инженерного кластера, так как там с советских времен осталось множество предприятий, производящих кабели, проводники, автоматику и аппаратуру релейной защиты. Начинает формироваться своеобразный ИТ-кластер и в Ростовской области: телекоммуникационные компании переносят сейчас туда свои call-центры. От них до полноценного ИТ-кластера, конечно, очень далеко, но и Бангалор не сразу начинался с десятков тысяч программистов, а тоже с call-центров.
Планка для регионов
Власти пытаются уже несколько лет создать туристический кластер на Северном Кавказе, но пока особых успехов не видно. Несмотря на то что под эту инициативу принималась федеральная программа, создавалась отдельная экономическая зона и даже основывалось ОАО "Курорты Северного Кавказа". "На Северном Кавказе туризм как отрасль был, есть и будет. Люди ездят в Минводы, Сочи, другие города.Так что исторически место для кластера выбрано правильно. Другой разговор, создаются ли там новые продукты и сервисы в области туризма, — говорит Евгения Шамис. — Причем под новыми сервисами я понимаю не экскурсию в новое место, так как это тот же формат, а что-то принципиально новое в обслуживании, кардинально новые форматы экскурсий и санаторно-курортного лечения. Сейчас речь идет о множестве санаториев, они действуют разрозненно, и самоидентификации как кластера, общих идей и целей развития у них пока нет".
Больших успехов нет потому, что основной упор делается на институты и инфраструктуру, а не на людей. "Кластер нельзя построить, его можно развивать. Инкубаторы, технопарки, хорошая инфраструктура — это отлично, но должна быть своя природная экосистема, постоянный приток свежих людей в отрасль, которых готовят вузы, специальные учебные заведения, которые бы работали совместно с предприятиями. Кластеры всегда и везде в первую очередь конкурируют за людей",— говорит Шамис. В этом, кстати, и проблема Калужского кластера, так как ему приходится конкурировать за людей со столицей: она недалеко, и многие жители области работают в Москве, где уровень зарплат выше.
"Кластер всегда ограничен какой-то территорией. Люди должны быть в досягаемости друг от друга, это обычно 2-3 часа езды на машине, чтобы они могли "сталкиваться", буквально "натыкаться" друг на друга, обсуждать совместные проекты, общие вопросы, чтобы возникал синергетический эффект, — говорит Шамис. — Человек выбирает, где ему жить и работать исходя из того, что место это должно быть интересным для него самого,там должно быть хорошо детям, и должна быть комфортная среда, в которой его, как специалиста и профессионала, будут уважать". А кластер и люди в нем, в свою очередь, будут менять среду.
В теории, развитие кластера влечет за собой существенный социальный сдвиг в регионе. Приток инвестиций и рост производства и доходов жителей повышает уровень благосостояния и потребления. Но речь не только о деньгах: приток специалистов повышает образовательный и культурный уровень. Происходит сдвиг на ментальном уровне: меняются ориентиры жителей региона, растут одновременно качество и ритм жизни, повышается планка ожиданий от будущего.
Евгений Сигал,
обозреватель ИД "КоммерсантЪ", специально для РБК Инноваций
15 сентября 2014 14:09
Подробнее: http://i.rbc.ru/publication/analytic/klastery_porusski_pervyj_opyt_i_perspektivy
|
