http://expert.ru/expert/2013/37/kredit-ryichag-ili-puzyir/?partner=5687245
«Эксперт» №37 (867)
16 сен 2013, 00:00
Роль кредита в экономике
Жак Сапир, директор Высшей школы социальных наук (Париж), приглашенный профессор МГУ им. М. В. Ломоносова. Статья подготовлена специально для журнала «Эксперт»
Кредитная активность может иметь как положительные, так и отрицательные последствия — в зависимости от качества финансовых институтов и общехозяйственного устройства конкретной экономики
Кредит: рычаг или пузырь? Банковская система,Банковский ритейл,Потребительское кредитование,Финансовые инструменты,Долгосрочные прогнозы,Финансовая система России,Россия
Пять лет назад, 15 сентября 2008 года, банкротство одного из крупнейших глобальных инвестиционных банков Lehman Brothers вызвало панику на финансовых рынках и набеги вкладчиков на банки по всему миру. Мировой кризис, последствия которого ощущаются до сих пор, вступил в острую фазу. Глобальная финансовая архитектура затрещала по швам, ужесточение национального и наднационального банковского регулирования приобрело масштабы, беспрецедентные за все время после Второй мировой войны. Центральные банки крупнейших стран G7 решились на грандиозный эксперимент, пойдя на нетривиальные меры по смягчению денежно-кредитной политики, стремясь — иногда чуть ли не насильно — впрыснуть ликвидность в экономику и подшпорить крайне вялый экономический рост.
Последний глобальный кризис, в шлейфе которого мы продолжаем жить до сих пор, фактически продемонстрировал тупик неолиберальной модели глобальных дерегулированных финансовых рынков. А значит, надо пытаться нащупать контуры новой жизнеспособной модели — более устойчивой и более справедливой. Вряд ли готовые образцы мы сможем найти в прошлом, тем не менее изучение послевоенных кейсов успешного функционирования финансовых систем в континентальной Европе весьма полезно.
В нижеследующей статье известного французского экономиста Жака Сапира, подготовленной по просьбе «Эксперта», сравнивается французская послевоенная финансовая модель и американская неолиберальная 2000-х годов. Автор делает попытку разобраться, почему и когда здоровое развитие кредитования превращается в пирамиду и пузырь и как можно избежать подобных рисков.
Вопрос о кредите и банковской активности находился в центре всех экономических дебатов с самого начала нынешнего кризиса. Пузыри и кредитные пирамиды стали предметом спекуляций широкой публики. При этом мало кто понимает истинный смысл кредита, долга и экономических закономерностей, лежащих в основе современной капиталистической экономики.
Что такое кредитная экономика
Банковские кредиты стали неотъемлемой частью современной экономики с конца XIX века. С тех пор не стоит вопрос, является ли кредит необходимым инструментом экономического развития. Речь идет лишь о том, как и кем он регулируется.
Существует принципиальная разница между ситуацией, когда люди одалживают деньги друг другу, и ситуацией, когда банки, финансовые институты или даже большие промышленные корпорации систематически кредитуют домохозяйства или компании. В первом случае речь идет о докапиталистической экономике, тогда как во втором мы имеем дело уже с капиталистической. Полномасштабное развитие кредитования изменило деньги. Доминирующими стали кредитные деньги, которые постепенно утратили какую-либо связь со старыми «денежными товарами» — золотом и серебром. Управление деньгами стало одной из наиболее важных задач центробанков по всему миру.
Важнейший вопрос капиталистической экономики, или экономики с кредитными деньгами, — кредитное обращение. Вопреки расхожему мнению центральный банк не создает деньги. Забудьте про фантазии Милтона Фридмана о вертолете, разбрасывающем деньги на американские равнины. Кредитные деньги всегда создаются частным сектором, в основном коммерческими банками. Центробанк лишь придает законную силу подобным кредитам, позволяя им обращаться не только между участниками конкретного кредитного соглашения, а во всей экономике. Центробанк трансформирует частные кредиты в законные платежные средства для урегулирования долгов. Делает он это, либо выкупая некоторые кредиты, либо через рефинансирование коммерческих банков с взиманием с них определенной платы, размер которой равен ставке рефинансирования. Чем ниже эта ставка и/или выше объем выкупа, тем больше частных кредитов становится объектом свободного обращения в экономике.
Если бы все выданные кредиты давали производственный эффект, эквивалентный размеру кредита с процентами (причем неважно, прямой это эффект, когда фондируются инвестиции, либо косвенный, когда кредитуется потребление), — о монетарной инфляции можно было бы забыть. Монетарная инфляция порождается нарушенными кредитными обязательствами. В этом случае деньги теряют «реальное» обеспечение — им не противостоит созданный товар или услуга, а значит, возникает «излишек» денег по отношению к товарной массе. Это происходит, если политика центробанка состоит в «сертификации», подтверждении каждого кредита, включая те, что впоследствии неизбежно не будут погашены или же не приведут к появлению товарного эквивалента. Однако если центробанк не будет подтверждать достаточный объем коммерческих кредитов, то уменьшится объем производства, поскольку некоторые хозяйственные операции и проекты попросту не найдут финансирования.
Поэтому особенно важен динамический характер кредита. Кредит — это всегда аванс либо для производства, либо для сбережений. Если экономика находится в стадии оживления, растут производство и доходы, то нет оснований ожидать дисбаланса между нынешним кредитом и будущим доходом (если, конечно, нас жестоко не надули или не обсчитали кредиторы). Однако это утверждение предполагает, что на дворе нет экономического кризиса, а распределение доходов населения является постоянным.
Итак, мы имеем выбор между ростом и инфляцией, и нам придется забыть о так называемой нейтральности денег и денежной политики, равно как и о таргетировании инфляции (ТИ) — ставшей популярной в последние три десятилетия политике центробанков (недавно мода на ТИ докатилась и до России). В действительности мы имеем дело с некоторым естественным (его можно было бы также назвать структурным) уровнем инфляции, характерным для каждой экономики. Этот уровень определяется такими факторами, как объем накопленной потребности в замене основного капитала, объем инвестиций и др.
Темп экономического роста, который может быть достигнут, если центральный банк придерживается безупречной политики стимулирования роста, именуется потенциальным темпом роста. Разницу между потенциальным и фактическим темпом принято называть разрывом выпуска. Он определяет политику центробанка — рестриктивную либо стимулирующую. Когда центральный банк смягчает денежную политику, он дает сигнал хозяйственным игрокам увеличить уровень и норму инвестиций, что приводит к сдвигу потенциального темпа роста вверх.
Разрыв выпуска определяется в том числе и денежной политикой центробанка. Именно поэтому она является важнейшей в современной капиталистической экономике. Это предполагает наличие сети посредников, банков и финансовых институтов, которые будут кредитовать участников реальной экономики, а также иных институтов, чья задача — стабилизация экономического развития и распределения прибыли. Любопытный пример роли кредита в экономике демонстрирует Франция 1960–1970-х годов.
Послевоенная система во Франции
В период с 1945-го по 1990 год (особенно с 1960-го, когда в стране завершилась послевоенная реконструкция) экономический рост во Франции был весьма динамичным. Его темпы были сопоставимы с японскими, а в Европе с Францией могла соперничать только Италия (см. график 1). За тридцать лет стране удалось утроить ВВП. Этот успех определила комбинация факторов, особую роль среди которых сыграла кредитная система.
Важно понимать, что к началу 1960-х послевоенное восстановление экономики Франции завершилось. Вклад госсектора в прирост ВВП уменьшился до 23%, тогда как частный сектор обеспечивал две трети прироста (пятая часть приходилась на инвестиции, остальное — потребительский спрос домохозяйств, см. таблицу 1). Такая структура компонентов роста свидетельствовала о возвращении экономики к более или менее нормальной модели функционирования.
Таблица 1:
Динамика ВВП Франции и его составляющих (среднегодовые темпы прироста, %)
Французы почувствовали вкус к массовому потреблению и потребительскому кредитованию. Именно поэтому Франция так быстро росла в этот период, обгоняя Германию, Великобританию и Соединенные Штаты. Это пример мало кому известного французского экономического чуда — в противовес всем известному и переоцененному немецкому.
Как помогли ему свершиться кредитные институты?
Долгое время Франция, как и Италия, была известна своей «сдержанной» (repressed) финансовой системой. Ее важнейшими элементами были: 1) предоставление центробанком необходимого экономике фондирования; 2) жестко регулируемый банковский сектор; 3) сильно сегментированные финансовые рынки.
Вплоть до начала 1980-х Банк Франции фактически был своего рода департаментом министерства финансов. Прямо или косвенно через своповые механизмы с частными банками он предоставлял ликвидные средства, необходимые для экономического развития. Коммерческие банки жестко регулировались и были по большей части государственными (хотя при этом сохраняли известную самостоятельность на уровне менеджмента). Их обязывали скупать государственные облигации в размере не менее фиксированного норматива. Кроме того, центральный банк тщательно отслеживал объемы и качественные характеристики выдаваемых банками кредитов.
Согласно закону 1945 года во Франции существовало четкое разделение между депозитными и инвестиционными банками (нечто подобное закону Гласса—Стигалла, принятому в США в 1933 году). До 1969 года французская банковская система была трехуровневой. Первый уровень образовывали депозитные банки, преимущественно государственные, но конкурирующие друг с другом. Второй и третий уровни были представлены, соответственно, частными инвестиционными банками и специализированными государственными финансовыми институтами, специализирующимися на средне- и долгосрочном кредитовании. Для некоторых секторов (сельского хозяйства, жилищного строительства) кредиты субсидировались государством. В результате процентные ставки по банковским кредитам компаниям могли фактически напрямую регулироваться центробанком и министерством финансов.
В 1960-е объемы потребительского кредитования быстро росли. Этот рост поддерживался увеличением зарплаты, которая росла примерно в соответствии с ростом производительности труда (см. график 2). До 1978 года это было одной из наиболее интересных особенностей французской экономики.
Во Франции производительность труда повышалась очень быстро. Отчасти это происходило из-за реконструкции и перестройки инфраструктуры, пришедшихся на 1945–1959 годы, а также вследствие тотальной модернизации, основанной на высокой норме инвестиций. Свою роль сыграло и расширение объема промышленного производства, давшее серьезный эффект масштаба. Зарплаты росли пропорционально росту производительности труда, что стало гарантией соответствия будущего спроса будущему товарному предложению на рынке. В то время потребительское кредитование играло очень важную роль, позволяя домохозяйствам свободно тратить деньги, а их платежеспособность поддерживалась ростом зарплаты.
На графике 2 видно, что ВВП рос быстрее производительности труда, во многом из-за расширения объема предложения труда за счет активного вовлечения в рынок труда женщин, а также иммиграции, особенно после 1965 года. Поскольку число домохозяйств, где оба супруга получают зарплату, увеличивалось, повышался и уровень кредитоспособности семей. Одновременно уровень безработицы достиг исторического минимума — 150 тыс. человек на 50 млн населения. К тому же средний срок безработицы был небольшим, поскольку вакансий было очень много. Все это также давало домохозяйствам возможность свободно тратить деньги.
Повышение зарплаты, которая после 1968 года регулировалась на общенациональном либо отраслевом уровне, было гарантией платежеспособности домохозяйств. Более равномерным стало и распределение доходов, что также способствовало повышению платежеспособности (см. график 3). Установившаяся во Франции система экономических институтов способствовала высоким темпам экономического роста и придавала кредитной системе эффективность.
Неслучайно те времена получили название «славное тридцатилетие». Уровень инфляции был выше, чем в Германии, однако, как отмечалось ранее, это соотносилось с более высокой структурной инфляцией, вызванной быстрым изменением структуры французской экономики и необходимостью финансирования частных и государственных инвестиций. Разница в темпах инфляции несколько раз корректировалась за счет девальвации франка.
Однако после первого нефтяного шока в 1973 году и некоторых институциональных изменений, проведенных под влиянием либеральных идей, рост зарплат перестал соответствовать росту производительности, финансовый сектор становился все более нерегулируемым, и ситуация в экономике стала ухудшаться. В результате Франция, как и большинство западных стран, вступила в эпоху перемен, серьезно изменивших всю систему кредитования и в конце концов приведших к кризису сабпрайм-ипотеки 2007 года.
Ярость финансов, спущенных с поводка
Кризис начался на американском рынке ипотечного кредитования, когда просрочки и потери прав выкупа залогов начали расти как снежный ком к зиме 2006–2007 годов, а в 2008-м к ним добавились громкие банковские крахи, кульминацией которых стал коллапс инвестиционного банка Lehman Brothers. Вскоре, вследствие дерегулирования международного рынка капитала, кризис из своего эпицентра, США, перекинулся на другие страны и стал глобальным.
Уровень дефолтов по ипотечным кредитам класса сабпрайм, выданных в 2005–2006 годах, достиг исторически беспрецедентного уровня. Однако кредиты, взятые в 2007 году, обслуживались еще хуже. В третьем квартале 2007-го 43% ипотечных заемщиков класса сабпрайм в США потеряли права выкупа залога, в сегменте первоклассной ипотеки этот показатель был на уровне 19%. Одним из триггеров кризиса, безусловно, стал механизм индексируемой процентной ставки по ипотечным кредитам (adjustable rate mortgage, ARM).
Стоимость ARM-контрактов, ставка по которым была повышена, в 2007 году составила 400 млрд долларов, а в 2008-м выросла до 500 млрд; половина из них приходилась на ипотечные кредиты класса сабпрайм. Последние находились в эпицентре событий, однако не стоит считать, что неплатежи коснулись только этого сегмента. Ухудшение платежной дисциплины затронуло и кредиты класса Alt-А, а также ипотеку, не рефинансируемую госагентствами. Эта ситуация стала результатом политики, поощрявшей людей брать на себя объем долга, несоразмерный доходам. Так, к кредитам класса сабпрайм относились такие, для которых отношение текущих обязательств по обслуживанию долга к доходу превышало 55%, или размер долга превышал 85% стоимости заложенной жилой недвижимости. Сегмент сабпрайм-ипотеки начал быстро расти после 2001 года и через пять лет достиг уже 20% всего рынка ипотечного кредитования.
Между 2001 и 2006 годами в систему сабпрайм-ипотеки оказались вовлечены не только домохозяйства с низким уровнем доходов, но и часть вполне состоятельных семей из среднего класса. Последние брали кредиты под залог жилья для того, чтобы использовать деньги на другие нужды — от банальных покупок до оплаты учебы в университете.
В результате всего этого надулся кредитный пузырь, сопровождавшийся энергичным ростом цен на недвижимость (см. график 4). Ситуация развивалась по спирали в рамках классического механизма самосбывающихся ожиданий. При этом процедура получения кредитов значительно упростилась (это еще больше повлияло на рост стоимости недвижимости) и превратила средний класс в настоящих спекулянтов. Заемщики брали ипотечные кредиты с плавающей ставкой, рассчитывая с выгодой переоценить заложенное у банка быстро дорожающее жилье еще до того, как ставка по их кредиту будет повышена. Таким образом, они руководствовались не реальной потребностью в жилье, а желанием заработать на росте цен на недвижимость.
Быстрый рост сабпрайм-ипотеки после 1998-го и особенно после 2001 года стал ответом на изменившуюся структуру общества: исчезновение среднего класса и возрождение «праздного класса» (в терминах Торстейна Веблена), живущего на проценты от капитала и ориентированного на демонстративное потребление. Эти перемены начались с консервативной революции Рональда Рейгана в начале 1980-х и с тех пор шли по нарастающей. Консервативная фискальная политика, а также политика регулирования доходов, проводившаяся администрацией Джорджа Буша, серьезно сократила рост доходов среднего класса в пользу наиболее богатой части американского общества.
В 1970 году 1% богатейших жителей США владели 8% национального дохода, что было сопоставимо с экономиками Франции и остальной Западной Европы. В 2007 году 7% национального дохода приходились уже на долю 0,1% населения страны, а 1% самых богатых американцев владели в целом 17,8% национального дохода (см. график 5). Для сравнения: во Франции и Германии 0,1% населения владели 2% национального дохода.
Таким образом, плоды экономического роста в США доставались в значительной степени богатейшим гражданам, в то время как во Франции и Германии, где рост экономики был куда скромнее, медианный подушевой доход продолжал расти (в 2001–2006 годах он вырос на 2%). Неравенство в доходах, показанное на графике 5, достигло в США такого же уровня, который фиксировался перед крахом 1929 года и Великой депрессией.
Поскольку доходы среднего класса в США серьезно сократились, ипотечные кредиты были средством поддержания уровня потребления и, как следствие, темпов роста американской экономики. Работала настоящая кредитная пирамида: поскольку заложенная недвижимость дорожала, банки готовы были выдавать (а заемщики брать) новые кредиты, и так по спирали. По оценкам, вклад этого фактора в совокупный рост ВВП США в 2001–2007 годах составлял от 66 до 75%.
Платой за это стал скачок совокупного долга домохозяйств до 94% ВВП, что означало явный отрыв от долгосрочного тренда (см. график 6). Связь между «сострадательным консерватизмом» Джорджа Буша и уровнем задолженности домохозяйств выглядит на графике совершенно очевидной: средний уровень доходов по стране рос, тогда как медианный доход — нет. Это еще раз доказывало, что плоды роста концентрировались в богатейших слоях общества.
Ипотечные кредиты стали своего рода амортизатором чересчур агрессивной политики доходов, но они использовались для финансирования домохозяйств, чья платежеспособность становилась все более хрупкой.
Интересно, что эта же модель кредитования была реализована в Великобритании и Испании — странах, которые приверженцы идей консервативной экономической системы приводили в качестве примеров успеха в докризисный период. В Испании задолженность домохозяйств к 2007 году составила 124% ВВП, в Великобритании — 130%. Понятно, что подобные уровни не могли поддерживаться сколько-нибудь продолжительное время.
Как и в бурные 1920-е, процесс накопления в США был неустойчивым. Все чаще при заключении кредитных контрактов применялась плавающая процентная ставка (см. таблицу 2). Рискованные ипотечные кредиты с плавающей процентной ставкой составляли лишь 6,8% всего кредитного портфеля, однако в третьем квартале 2007 года на них приходилось почти 43% всех лишений прав на заложенное имущество.
Таблица 2:
Характеристики ипотечных кредитов класса сабпрайм в США (%)
Коэффициент платежеспособности был достаточно низким и продолжал снижаться. До тех пор пока цены на недвижимость росли, это не составляло проблемы. Однако когда рост цен остановился и они пошли вниз, игнорировать реальную платежеспособность семей оказалось невозможно, на что было указано в докладе Объединенного экономического комитета Конгресса США 2007 года.
Одной из причин резкого роста «особых условий кредитования» стало сокращение премий за риск, которые должны были быть покрыты заемщиками. В 2001 году разница между рискованными договорами и договорами, заключенными на нормальных условиях, составляла 280 базисных пунктов (2,8%). Эта премия постепенно сокращалась, достигнув к началу 2007 года 130 пунктов (1,3%). Сокращение стало возможным благодаря секьюритизации — способности кредиторов «перепродать» риски таких нестабильных кредитов за счет выпуска ценных бумаг, обеспеченных закладными. Кроме того, кредиторы использовали механизм плавающей ставки, которая фактически откладывала на более поздний срок бремя обслуживания кредита (на протяжении первого года ставка искусственно поддерживалась на низком уровне для вовлечения в игру новых заемщиков). В результате вся тяжесть ставки начинала ощущаться лишь через 20–27 месяцев с даты выдачи кредита. Комбинация высокого кредитного рычага по ипотеке и значительного уровня задолженности в ситуации, когда доходы среднего класса стагнировали, стала рецептом катастрофы. Консервативная политика регулирования доходов наложилась на неолиберальное дерегулирование банковского и финансового секторов. Свою роль сыграло и слияние кредитной и рыночной активности в банковской сфере в 1980-е, последствия которого серьезно недооценили. Институциональные изменения уже стали причиной кризиса ссудо-сберегательных организаций в США в конце 1980-х — начале 1990-х. Но с тех пор ситуация лишь ухудшилась.
Кризис становится глобальным
Значение нестандартных ипотечных кредитов выросло столь быстро еще и потому, что они поддерживались мощным набором финансовых деривативов, в основном облигаций, обеспеченных долговыми обязательствами (CDO), и облигаций, обеспеченных займами (CLO). Это позволяло финансовым институтам перекладывать риски с собственных балансов на широкий круг инвесторов. Три четверти ипотечных кредитов класса сабпрайм было секьюритизировано — выведено на рынок в «упаковке» из ценных бумаг. Вообще, секьюритизация долгов была сердцевиной нынешнего кризиса, который вполне можно рассматривать как кризис дерегулированной финансовой системы.
Ключевая проблема в процессе секьюритизации заключается в способности покупателя дериватива оценить, какой именно риск он приобрел. А сделать это бывает непросто. Финансовые инновации превратили структурное финансирование в запутанную игру, где часто выпускаются деривативы на деривативы. Таким образом, если CDO переобеспечивает ценные бумаги, обеспеченные закладными, то фактически получается CDO в квадрате — некий финансовый продукт, который «переупаковывает» другие CDO. В результате портфели инвесторов становятся все более разнородными, объединяя абсолютно разные типы активов с абсолютно разным уровнем рисков. В данной ситуации мало-мальски внятное представление о качественном составе этих финансовых продуктов было быстро утеряно, и вплоть до начала кризиса финансовые институты пребывали в сладкой иллюзии безопасности.
Практика структурного финансирования начала развиваться в 1970-е годы, но до конца 1990-х в сфере ипотечного кредитования использовалась мало. Однако с 1998 года начал развиваться рынок ценных бумаг, обеспеченных ипотекой (MBS), и они стали важным элементом всей системы «рискованного» кредитования. В 2002 году объем MBS в обращении составил 1,5 трлн долларов, в 2004-м — уже 8,5 трлн, а в начале 2007-го — 45,5 трлн долларов.
Создание специальных дочерних фирм под отдельные операции лишь усугубило проблемы. Эти фирмы постепенно смогли выжать банки из сферы торговли ценными бумагами, обеспеченными закладными. Однако банки и страховые компании стали активно скупать ценные бумаги с уровнем доходности выше среднего, и их не смущал тот факт, что проследить состав и оценить качество залогового обеспечения этих бумаг становилось все сложнее.
Из США кризис посредством банков распространился на весь мир. С апреля 2007 года несколько американских банков объявили о дефолте, а средний британский банк Northern Rock обанкротился. У британского правительства не было иного выбора, кроме как национализировать его — в ином случае могла произойти катастрофа, по масштабам сравнимая с банковской паникой 1929 года. В сентябре 2008-го случился коллапс американского инвестиционного банка Lehman Brothers, и глобальный финансовый и экономический кризис вошел в острую фазу.
Сначала кризис ударил по Азии (особенно сильно по Японии) и по развивающимся экономикам (в том числе по России), а затем уже достиг Евросоюза. Еврозона и без того страдала от низких темпов роста вследствие ограниченного потребительского спроса и бремени слишком тяжелого евро. Ситуация еще более обострилась вследствие отсутствия конвергенции реальных секторов экономики европейских стран. Отсутствие единого бюджета ЕС вкупе с политикой ЕЦБ, зацикленного на борьбе с инфляцией, привело к катастрофе, которую мы видим с конца 2009 года вплоть до сегодняшнего дня.
В Испании объем ценных бумаг, основанных на ипотечных обязательствах, вырос с 25 млрд евро в 2001 году до 200 млрд в 2006-м, а к третьему кварталу 2007-го достиг 247 млрд евро. Платежеспособность испанских домохозяйств быстро падала. Средний объем платежей по кредиту (проценты и основная сумма долга) в начале 2007 года достиг 45% среднего годового дохода, а общая задолженность испанских домохозяйств к осени 2007 года составляла 124% ВВП.
Ответствен ли кредит за кризис?
Кредиты стали основной движущей силой нынешнего кризиса. Но они были и основным инструментом колоссального экономического роста во Франции и Италии в 1960–1970-х годах. Однако это были совершенно различные по экономической сути явления. Когда кредит используется как инструмент развития при четком регулировании кредитной сферы (вспомните, каким был мир в 1970 году) и в условиях долгосрочного тренда роста объемов производства и доходов с хорошо отлаженной системой распределения дохода, он становится чрезвычайно полезным для хозяйства. Однако когда механизм кредитования используется как заместитель регулярного дохода в условиях стагнирующей экономики, он может стать крайне опасной штукой.
Вообще-то кредит нельзя отделять от институтов, задачей которых является стабилизация экономики, базирующейся на кредите, в частности от механизмов политики доходов и регулирования финансового сектора. Сравнение финансовых систем Франции 1960–1970-х годов с нынешними Соединенными Штатами весьма поучительно (см. таблицу 3).
Таблица 3:
Характеристики финансовых систем Франции (1960–1970 гг.) и США после 1990-х гг.
Очевидно, что международный фон, на котором развивался кризис, был принципиально другим, и он стал одним из драйверов дерегулирования финансовой сферы. Однако надо понимать, что некоторые страны смогли защитить себя в этом новом контексте. Нынешняя концепция дерегулирования поддерживалась ложными надеждами (как и ложными теоретическими концепциями) на то, что это дерегулирование подстегнет инвестиции. Как только мир отказался жестко регулировать финансовую сферу, он вступил в эпоху низких темпов экономического роста и высокого уровня неравенства населения.
Макроэкономический режим является предметом серьезного общественного конфликта, поскольку, например, инфляция есть мощный рычаг перераспределения доходов. Обычно финансово активная часть населения заинтересована в сохранении как можно более низкого уровня инфляции — это позволяет им сохранять сбережения и доходы, но при этом разрыв выпуска (разность между фактическим и потенциальным темпом роста ВВП) гораздо выше, чем при альтернативных экономических режимах.
В том случае когда кредиты порождают у людей надежду на рост доходов и эти надежды не поддерживаются иными экономическими факторами, возникает пузырь. Кредиты дают иллюзию благосостояния, иллюзию, которую не поддерживают никакие реальные факторы и которая при этом колоссально влияет на психологию людей. Это связано с докризисным развитием модели, которую Роберт Шиллер называет «менталитетом игрока», когда через финансовые спекуляции игрок надеется увеличить свои доходы. «Игра подавляет природную осторожность, заставляет идти на риск, и некоторые игры — те же лотереи — имеют определенное сходство с финансовыми рынками», — считает Роберт Шиллер.
Таблица 4:
Макроэкономические характеристики двух систем: Франции (1960–1970 гг.) и США после 1990-х гг.
Подавление осторожности и тот факт, что первые потери отнюдь не становятся «красной лампочкой» и лишь побуждают игрока к более рискованным затеям, — общая характерная особенность финансовых пузырей.
Однако если экономические институты будут способствовать росту экономики, кредиты можно будет использовать для стимулирования этого роста, как было в те же 1960-е и 1970-е во Франции. Ключевой момент тут динамическая стабильность и предсказуемость нефинансовой части доходов домохозяйств. Это крайне важный момент для развивающихся экономик, в том числе для России.
Под динамической стабильностью тут понимается стабильность и предсказуемость темпов роста реального дохода. Динамическая стабильность, в свою очередь, порождает низкий уровень безработицы и качественную систему социального страхования, набор общественных соглашений на уровне страны или сектора производства, более высокую степень равенства в распределении доходов, а также развитую социальную сферу (здравоохранение, образование), которая страхует семьи от неожиданного возникновения серьезных скрытых издержек.
Динамическая стабильность подразумевает крепкую связь между ростом производительности труда и ростом зарплат, в результате чего нефинансовая часть дохода домохозяйств является доминирующей. Уровень задолженности семей также сохраняется на достаточно низком уровне по сравнению с их долгосрочным доходом. В подобных условиях кредит будет и должен использоваться куда шире, чем сегодня.
Однако для принятия подобной политики российский центробанк должен прежде всего прекратить свою необдуманную политику борьбы с инфляцией. Она нигде не показала свою эффективность, а в России уже продемонстрировала вред. Никто не будет отрицать, что у Банка России есть комплекс задач, однако определением этих задач не должен заниматься лишь сам ЦБ, поскольку целеполагание денежных властей оказывает колоссальное влияние на экономическое развитие страны и стабильность всей хозяйственной системы. Фактические процентные ставки по кредитам держатся на крайне высоком уровне, их даже можно назвать карательными (см. график 7).
Необходимо оздоровление фискальной политики, а кредитно-денежная политика, по крайней мере в части процентных ставок, должна согласовываться с фискальной. Эмиссия носит не экзогенный, а эндогенный характер. Нужно учить уроки прошлого. Именно Банк России был ответствен за ограничение кредитования в 2008–2009 годах, что лишь усилило кризис. Причины нынешней стагнации следует искать вовсе не в отсталости российской экономики или ее ориентации на сырьевой экспорт. Основная проблема — в выборе институтов, адекватных потребностям страны. В общем и целом России нужна новая кредитно-денежная политика. Та, которая обеспечит общее экономическое развитие страны.
График 1
В период Славного тридцатилетия (1960-1990) Франция утроила свой ВВП, показав лучшие экономические результаты, чем Англия, Германия и США
График 2
В 1960-70 гг. во Франции зарплата росла в меру увеличения производительности труда. Опережающий рост ВВП достигался за счет расширения рынка труда
График 3
В 1960-70-е гг. во Франции наблюдалось снижение доходного неравенства
График 4