http://regnum.ru/news/polit/1935342.html
Из истории политики и дипломатии.
Олег Айрапетов
Санкт-Петербург, 19 Июня 2015, 19:58 — REGNUM Узнав об австрийском ультиматуме, Николай II принял доклад Сазонова и поручил ему обратиться к И.Л. Горемыкину для немедленного созыва заседания Совета министров, который должен был обсудить положение на Балканах. «Государь сам был совершенно спокоен, — отмечал присутствовавший при этом П.Л. Барк, — и сказал мне, что Сазонов, вероятно, несколько нервничает; за последние годы возникали нередко острые конфликты из-за спорных интересов на Балканах, но великие державы находили способы сговориться между собою и никому нет охоты из-за Балкан разжигать общеевропейский пожар, который был бы для всех гибельным и потушить который было бы не так легко. Государь выразил свое сомнение в том, что нота (т.е. австрийский ультиматум — А.О.) была послана после предварительного соглашения между Австро-Венгрией и Германией — Император Вильгельм неоднократно заверял Его в своем искреннем желании поддержать мир в Европе и с ним всегда удавалось сговориться во время самых серьезных конфликтов.» Заседание Совета министров было проведено днем 11 (24) июля на даче Горемыкина на Елагином острове.
Иллюстрации: assets4.bigthink.com
Оно открылось докладом Сазонова. Министр дал однозначную оценку ультиматума — австрийская нота направлена по соглашению с Германией, Центральные Державы надеются спровоцировать отказ Сербии, который впоследствии будет истолкован ими как предлог для вторжения Австро-Венгрии. Россия не может стать в стороне от конфликта. Многочисленные уступки, на которые шла ранее русская дипломатия, принимаются в Берлине за признак слабости и только провоцируют агрессивность Германии. «Оставить сербов, в настоящее время, без всякого заступничества, — говорил он, — значило бы полное крушение престижа России на Балканах, к тому же не устранило бы опасность того, что Германия, в самом недалеком будущем, бросит России новый вызов, где будут затронуты еще больше национальные русские интересы, и тогда Россия, несмотря на миролюбие, все же будет вовлечена в войну, но уже после испытанного ею унижения».
Свидетель совещания вспоминал: «Наиболее горячо был настроен министр иностранных дел С.Д. Сазонов, который говорил, что речь идет о великодержавии России и её исторических традициях, не допускающих, чтобы мы оставались безучастными к новому натиску Австрии на Сербию, и требующих, чтобы мы с твердостью защитили славянскую державу от унизительных притязаний». Сазонов подчеркнул рискованность положения, в котором находилась Империя, ввиду того, что совершенно неясной оставалась позиция Великобритании, отметил, что решение правительства зависит от того, насколько подготовлены с точки зрения Военного и Морского министров, и что в любом случае МИД сделает «…все возможное для мирного разрешения сербского вопроса».Позиция Сазонова была поддержана главноуправляющим землеустройством и земледелием А.В. Кривошеиным, отметившим, что, хотя война и является риском для России, она может начаться без всякого с ее стороны желания.
Генерал В.А. Сухомлинов и адмирал И.К. Григорович отметили, что процесс подготовки армии и флота еще не завершен, но также рекомендовали придерживаться твердой позиции. П.Л. Барк признал, что в подобный момент Министр финансов не может руководствоваться исключительно интересами своего ведомства и, так как уступчивость не дает гарантии сохранения мира, присоединился к мнению большинства. Итог обсуждения был подведен Горемыкиным, который кратко сформулировал лозунг правительства следующим образом: «Мы не хотим войны, но и не боимся ее."Представляется, что Сазонов, стремясь избежать войны, не хотел допустить повторения ситуации Боснийского кризиса — предлагая переговоры (в любом формате — четырех Держав, русско-австрийские и т.п.) и всевозможные уступки, он не хотел допустить решения вопроса военным путем. Для того, чтобы остановить действия Вены, т. е. политики с позиции силы, возможен был только один путь — вооруженных переговоров.
В результате Россия, к которой обратился за поддержкой король Петр Карагеоргиевич, рекомендовала сторонам конфликта пойти на взаимные уступки. Заседание Совета министров приняло следующие решения:
1) вместе с другими странами просить Австро-Венгрию продлить срок действия ультиматума;
2) рекомендовать Сербии в случае начала военных действий оттянуть свои войска вглубь страны и обратиться к державам с просьбой рассудить спор;
3) принципиально был решен вопрос о мобилизации 4 военных округов (Одесского, Киевского, Московского и Казанского) и 2 флотов (Балтийского и Черноморского), но обратить внимание на то, чтобы эти действия не были истолкованы как направленные в сторону Германии. Первоначально речь шла только Черноморском флоте, но император собственноручно вписал и Балтийский.
4) Военный министр должен был незамедлительно ускорить пополнение запасов военного времени;
5) Министру финансов предложили «безотлагательно принять меры к уменьшению сумм, находящихся в Германии и Австро-Венгрии». После завершения заседания правительства он немедленно принял решение начать изъятие казенной наличности из германских банков. Благодаря к этому к началу войны из Германии было выведено около 100 млн. рублей.
Вечером 11 (24) июля Сазонова посетил Пурталес. Переданная им записка гласила, что Германия не имела никакого отношения к тексту ультиматума, но, «…конечно, полностью поддерживает вполне законные по ее мнению, требования, предъявленные венским кабинетом Сербии.» В ходе встречи русский министр иностранных дел решительно отмел призывы германского посла к «монархическому принципу» и отказался от принципа локализации австро-сербского конфликта. Сазонов недвусмысленно оценил представленный Белграду ультиматум как заведомо неприемлемый. «Видевшие графа Пурталеса по выходе его от министра свидетельствуют, — гласит поденная запись русского МИДа, — что он был весьма взволнован и не скрывал, что слова С.Д. Сазонова и особенно его твердая решимость дать австрийским требованиям отпор произвели на посла сильное впечатление.»
23 июля Э. Грей встретился с принцем Лихновским и высказал свое удивление чрезвычайно жесткими, условиями ультиматума, которые покушались на суверенитет Сербии, тем не менее министр иностранных дел Великобритании оставался спокойным и после того, как германский посол потребовал безоговорочного выполнения всех требований Вены. Грей заявил Лихновскому, что «Австрия не должна спешно приступать к военным действиям». Встречи с австрийским послом не было. Впрочем, она была и не нужна, т.к. все решал Берлин. О решительности и настроениях Вильгельма II судить по его собственноручным пометкам, оставленным на донесении Лихновского о разговоре с Греем. Любые попытки смягчить ситуацию вызывали у германского монарха явное раздражение. Напротив упоминания национальном достоинстве Сербии кайзер соизволил собственноручно написать: «Такого понятия не существует!»
Позиция Форейн офис была изложена следующим образом: «…Сербия, несомненно, должна выразить Австрии свое сочувствие и свои сожаления в том, что в числе причастных к убийству эрцгерцога лиц были люди, занимавшие официальное должности, хотя бы и низшие, и, конечно, должна обещать дать удовлетворение в том случае, если это обвинение будет доказано. Во всем остальном ответ должен соответствовать интересам Сербии. Сэр Э. Грей, — сообщал русский посол в Лондоне, — не знает, можно ли по истечении срока избежать военных действий со стороны Австрии чем-либо, кроме безусловного принятия ее требований. Ему кажется, что, только не отвергая прямо всех этих требований, а приняв до истечения срока возможно большее число их, удастся, может быть, этого достигнуть».
24 июля Грей снова встретился с Лихновским и снова попытался повлиять примиряющим образом на позицию Берлина. Он говорил об опасности европейской войны в случае вторжения Австрии на территорию Сербии, предлагал продлить действие ультиматума, в частности, и для того, чтобы четыре державы — Франция, Германия, Англия и Италия смогли выступить посредниками между Россией и Австро-Венгрией — все эти идеи снова вызвали у Вильгельма II только жесткое раздражение. На предупреждение своего посла, предсказывавшего, что Австро-Венгрия в результате войны даже с одной Сербией «истечет кровью до смерти», кайзер энергично отреагировал всего лишь одним словом: «Нонсенс».
12 (25) июля заседание Совета Министров Российской империи было созвано в Красном Селе под председательством императора. После краткого обсуждения правительством было принято решение придерживаться принятой накануне линии поведения, включая и частичную мобилизацию. Кроме того, на следующий день по всей территории Империи должно было быть введено «Положение о подготовительном к войне периоде». Это была серьезная мера, предполагавшая подготовку железных дорог к воинским перевозкам, пополнение материальной части до норм военного времени, начало работ по подготовке мобилизации в частях войск, принятие мер по охране пограничной полосы, возвращение войск из лагерей и командировок в места постоянной дислокации, выдвижение кавалерии и пехотных частей, расположенных в пограничных районах, под видом маневров в намеченные для прикрытия мобилизации и сосредоточения районы. Кроме того, были предприняты и другие действия — выставлялась охрана на железных дорогах, организовывались команды для взрыва намеченных участков железных дорог на границе, проводились учебные сборы, пристрелка оружия, шло минирование подходов к морским крепостям, подготовка сухопутных к военным действиям.
Экстраординарные меры были уже безальтернативными. В войсках ощущался большой некомплект младших офицеров по мирному штатов — около 3 тыс. чел. В результате было принято решение немедленно провести выпуск старших классов военных училищ. В эти дни русская армия еще продолжала жить своей обычной жизнью. Гвардейский корпус, стоявший в лагерях в Красном Селе, занимался рутинной подготовкой к маневрам под Нарвой. 12 (25) июля 1914 года в лагеря прибыл Николай II. Император по окончанию правительственного совещания лично поздравил пажей и юнкеров с производством в офицеры и вернулся в столицу. Та же картина повторилась и в Петербурге. Выпускники училищ были вызваны ко дворцу. «В училищах ничего не ожидали, — вспоминал один из них, — производство должно быть еще через месяц. Юнкера разных училищ толпами, в разнообразной форме, спешили к дворцу. Государь вышел к ним, сказал им несколько слов о нападении австрийцев на братьев-славян и поздравил их офицерами».
В тот же день, 25 июля, австрийские дипломаты в Париже и Лондоне попытались уточнить позицию своего правительства. Они начали подчеркивать разницу между «ультиматумом», а «выступлением» с указанием срока, и что «…если требования Австрии не будут выполнены в срок, то австро-венгерское правительство прервет с Сербией дипломатические сношения и приступит к военным приготовлениями, но не к операциям.» Николай II оценил эту игру просто и верно: «игра слов». Австрийское посольство в Лондоне, впрочем, также не скрывало этого, давая понять, что ультиматум Сербии направлялся с целью вызвать отказ ее правительства принять его. В полдень 25 июля в австрийском посольстве узнали о том, что возможен положительный ответ сербского правительства. Этот слух был передан Гизленгену журналистом «WienerTelegraphen-Korrespondenz-Bureau». Посланник был вне себя от ярости: «Ведь это невозможно. Это исключено. Исключено… Я просто не могу этому верить. Это было бы неслыханно».
Слова дипломатических представителей Вены в Великобритании вскоре получили подтверждение на Балканах. 25 июля в 17.55 Гизленген получил сербский ответ, признававший все пункты австрийского ультиматума, за исключением участия австрийских властей в следствии по сараевскому делу на территории Сербии. Белград пошел на максимальные уступки, но отказался капитулировать. Получив этот текст 14 (27) июля, министр иностранных дел России немедленно отправил телеграмму послам в Париже, Лондоне, Берлине, Вене, Риме и Константинополе: «Только что ознакомились с ответом, врученным Пашичем барону Гизлю. Ответ превышает все наши ожидания своей умеренностью и готовностью дать самое полное удовлетворение Австрии. Мы недоумеваем, в чем может заключаться еще требование Австрии, если только она не ищет предлога для экспедиции против Сербии».
12 (25) июля Сазонов обратился за поддержкой в Лондон. «При нынешнем обороте дел, — сообщал русскому послу в Великобритании, — первостепенное значение приобретает то положение, которое займет Англия. Пока есть еще возможность предотвратить европейскую войну, Англии легче, нежели другим державам, оказать умеряющее влияние на Австрию, так ак в Вене ее считают наиболее беспристрастной и потому к ее голосу более склонны прислушиваться. К сожалению, по имеющимся у нас сведениям, Австрия накануне своего выступления в Белграде считала себя в праве надеяться, что её требования не встретят со стороны Англии возражений, и этим расчетом до известной степени было обусловлено ее решение. Поэтому весьма желательно, чтобы Англия ясно и твердо дала понять, что она осуждает неоправдываемый обстоятельствами и крайне опасный для европейского мира образ действий Австрии, тем более, что последняя легко могла добиться мирными способами удовлетворения тех ее требований, которые юридически обоснованы и совместимы с достоинством Сербии».
Надежды Сазонова на ясно выраженную позицию Лондона по отношению к угрозе европейского мира в июле 1914 г. не оправдались. Грей по-прежнему рассуждал о желательности посредничества четырех держав между Австро-Венгрией и Россией в случае отказа Вены от военных действий против Сербии. Эти рассуждения по-прежнему вызывали едкие замечания кайзера, обвинявшего Англию и ее министра иностранных дел во всех смертных грехах, но еще почему-то надеявшегося на нейтралитет Лондона. Последней надеждой для сохранения мира был ответ Белграда на ультиматум Вены, или точнее, реакция Вены на этот ответ. Уже после войны Грей оценил ситуацию следующим образом: «Австрийский ультиматум в своей внезапной жестокости зашел дальше, чем мы опасались. Сербский ответ в готовности подчиниться пошел дальше, чем мы могли мечтать.» Австрийцы мечтали о другом. Фон Гизленген сначала открыто провоцировал антиавстрийские настроения в Белграде, а потом сообщал об их росте, об опасности, угрожающей его дому, о необходимости выслать своего сына в Землин и т.п. Никто не сомневался в том, что это делалось лишь с одной целью — возбудить анти-сербские настроения в Австро-Венгрии.
«Во всяком случае невозможно отрицать, — признавался Тирпиц, — что сербский ответ означал неожиданную уступку, и я не считаю, что австрийское правительство правильно оценило положение, признав этот ответ неприемлемым в качестве базы для дальнейших переговоров. Бетман-Гольвег и Бертхольд не поняли, насколько существенен был уже достигнутый успех. Поскольку честь Австрии была спасена, а сам Бетман-Гольвегстремился во что бы то ни стало предотвратить европейскую войну, опасность такой войны, вероятно, можно было устранить, если бы Австрия удовлетворилась этим успехом. Можно было назначить Сербии короткий срок для проведения в жизнь сделанных ею уступок в качестве условия для переговоров об остальных требованиях».
Вероятно, гросс-адмирал был и прав, и вероятно, войны можно было бы избежать, если бы этого действительно хотели бы в Вене и Берлине. Как известно, для мира нужно согласие как минимум двух сторон, а для начала войны достаточно желания одной. Отказ Белграда капитулировать был настоящим подарком для «партии войны». Австрия не колебалась в своем желании наказать Сербию. Это было совершенно очевидно. Вечером 12 (25) июля «Биржевые Ведомости» сообщили о концентрации значительных сил австро-венгерской армии на границах с Сербией и Черногорией и о явной готовности Вены в случае отклонения ультиматума разорвать отношения с Белградом при явной и энергичной поддержке Берлина. Подтверждения этих новостей не пришлось долго ждать.
Вена нуждалась в поводе и она его получила, игра слов в Париже и Лондоне ей была больше не нужна. 25 июля Гизлинген и сотрудники посольства покинули Белград, в тот же день началась мобилизация австрийской армии против Сербии. В 18.30. на вокзале сербской столицы стояли два поезда — австрийского посольства, которому нужно было 10 минут, для того, чтобы пересечь Дунай и попасть в Землин, и сербского правительства, эвакуировавшегося во временную столицу — Ниш. в 16.00. того же дня в Сербии была объявлена мобилизация. Население было настроено воинственно. Сербские офицеры провожали поезд австрийского посла криками «Aurevoir a Budapest». Приблизительно в 20.00. в австрийских газетах было опубликовано сообщение о разрыве дипломатических отношений с Сербией — в Вене, Будапеште и других городах Австро-Венгрии начались патриотические манифестации.
26 июля австрийский пограничный наряд обстрелял баржу с сербскими резервистами на пограничной реке Сава. Пограничникам показалось, что баржа шла слишком близко к их берегу. На этот раз обошлось без жертв, но 27 июля граф Бертхольд заявил об обстреле австро-венгерской территории и о том, что Сербия начала враждебные против его страны действия. С 13 (26) июля заседания Совета Министров России стали ежедневными — узнав о том, что на Дунае прозвучали первые выстрелы, правительство приняло решение не признавать право Вены трактовать случившееся в качестве повода к войне и рекомендовать продолжение переговоров для улаживания конфликта.
До этого момента о войне в России еще почти никто не думал, но уже 13 (26) июля собственный корреспондент «Голоса Москвы» сообщал из Петербурга: «В министерстве иностранных дел не замечается уже того оптимистического настроения, которое проскальзывало вчера здесь. Сознают, что мы накануне крупных событий."В правительстве и среди общественности столицы австро-сербский дипломатический конфликтпоначалу не вызвал тревоги: «Балканская неразбериха давно приелась, и происходившие события и споры воспринимались, как очередная шумиха венской дипломатии. Вера в мир и во всеобщее к нему стремление была непоколебимою». В русской провинции сараевское убийство также прошло почти незамеченным, шли сельскохозяйственные работы, в северо-западных губерниях (Тверской, Новгородской, Санкт-Петербургской, Архангельской) горели торфяники, огнем было охвачено около 63 тыс. десятин леса, убытки превысили 100 тыс. рублей. Эти пожары и покушение на Распутина привлекали больше внимания, чем тлеющие уже несколько лет Балканы.
Тем неожиданнее для всей страны было объявление в округах европейской ее части (за исключением Кавказа) «подготовительного к войне периода.» Оно последовало 13 (26) июля 1914 г., через два дня после того, как в Австро-Венгрии начался призыв запасных. До этого жизнь в гарнизонах шла по обычному размеренному распорядку. Еще днем 13 (26) июля в находившейся на границе с Восточной Пруссией крепости Осовец устраивали просмотр кинематографа для солдат и офицеров, а в 19.00 ее комендант получил приказ о переводе на военное положение. Уже к 24.00 ее батареи были готовы к бою. В пограничных округах, как например, в Царстве Польском, кроме того были предприняты меры по эвакуации семейств офицеров вглубь русской территории. После этого неизбежность войны стала более или менее очевидной. Во всяком случае, для столичного гарнизона.
«В полк прибыли вновь произведенные 12-го июля офицеры. — Вспоминал офицер лейб-гвардии 3-го Стрелкового полка, стоявшего в Петербурге. — Мобилизационное расписание было проверено. Цейхгаузы были пересмотрены. Политические события и международные сношения логически развиваясь, вели к войне. Мы, офицеры, из чувства национальной гордости желали этой войны и следили с волнением за ее приближением. Воспитанные в сознании силы России, зная, какими людьми мы командуем, мы верили в победу."Забастовки резко пошли на убыль. В Москве к 12 (25) июля они практически закончились. В этот же день на спад пошла забастовка в Петербурге, зато появились первые демонстрации солидарности с Сербией.
28 июля Австрия объявила войну Сербии: «Так как королевское сербское правительство не ответило удовлетворительным образом на ноту, переданную ему австро-венгерским посланником в Белграде 10 (23) июля 1914 г., императорское и королевское правительство вынуждено само выступить на защиту своих прав и интересов и обратиться с этой целью к силе оружия. Австро-Венгрия считает себя с настоящего момента на положении войны с Сербией.» Поскольку прямая связь между Веной и Белградом была прервана, сербское правительство было извещено об этом решении по телеграфу через Бухарест. Почти сразу же после этого Бертхольд признал, что информация о нападениях сербских войск на пограничные австрийские территории не подтвердилась, но это уже не имело значения.
В тот же день Франц-Иосиф подписал манифест к своим подданным, в котором извещал их о начале войны против Сербии. Он заканчивался следующими словами: «В этот серьезный час я отдаю себе полный отчет во всем значении моего решения и моей ответственности перед Всемогущим; мною все взвешено и обдумано и со спокойной совестью я вступаю на путь, который мне указывает мой долг. Я уповаю на свои народы, которые в течение всех бурь всегда согласно и верно толпились вокруг моего престола и которые за честь, величие и мощь своего отечества готовы принести самые тяжелые жертвы. Я уповаю на храбрую и преисполненную самоотверженного воодушевления военную мощь Австро-Венгрии и уповаю также на Всемогущего, что Он даст моему оружию победу».
28 июля на Дунае австрийская флотилия начала перехват сербских судов — в этот день было захвачено 2 парохода с военными припасами. В ночь с 28 на 29 июлячерез несколько часов после объявления войны, австрийские мониторы обстреляли оборонительные позиции сербов под Белградом. Приняв этот обстрел за подготовку захвата столицы, сербское командование отдало приказ о взрыве мостов через Саву. Взорванные в 01.30 29 июля мосты по мнению Вены были явным свидетельством недоброжелательной позиции Сербии. В одиннадцать часов вчера того же дня началась интенсивная бомбардировка ее столицы мониторами и береговыми батареями Землина, которая продолжалась до шести утра 30 июля. Одними из первых своих выстрелов австрийцы добились попадания в важный стратегический объект — они подожгли здание университета.
Новости о начале войны пришли в Россию поздним вечером 15 (28) июля. К этому времени забастовочное движение в Петербурге сходит на нет. В городе из крупных предприятий бастует только Путиловский завод (около. 15 тыс. чел.), общее количество забастовщиков не превышает 30 тыс. чел. Властями было арестован и приговорен к заключению от 3 до 1 месяца 371 рабочий. Но решающую роль сыграли не репрессии. Вечером 28 июля у бастовавших недавно заводов появляются первые демонстрации солидарности с Сербией. Улицы Петербурга быстро заполнили манифестанты, которые с криками «Ура!» бросались качать на руках проходивших или проезжавших мимо на пролетках офицеров.
В тот же день приблизительно в 22.00 в Москве на Тверской улице у памятника Скобелеву началась стихийная демонстрация в защиту Сербии, в которой приняли участие представители всех сословий столицы. Оно продолжалась до двух часов ночи, демонстранты прорвались к австрийскому консульству, на защиту которого пришлось вызывать жандармов. 16 (29) июля по инициативе объединенных славянских обществ в Казанском соборе был проведен молебен за победу сербского оружия. В Петербурге, Одессе, Киеве, Саратове, Ростове-на-Дону, Николаеве, Ялте и других городах России прошли демонстрации в защиту Сербии. 18 (31) июля полностью прекратились забастовки в Петербурге, успокоился и Путиловский завод. Родзянко, приехавший в столицу накануне объявления войны, был поражен масштабами рабочих демонстраций, незадолго до этого строивших на улицах баррикады.
|
