http://maxpark.com/user/1330679642/content/2002822
Андрей Лебедев написал 24 мая 2013, 08:26
Включение Северного Кавказа в состав Российской империи, называвшееся в дореволюционной историографии "покорением Кавказа”, как известно, осуществлялось силами Отдельного Кавказского корпуса, входившего в состав русской регулярной армии, при активном содействии кубанских, терских и донских казаков, а также национальной милиции.
В течении всего 19 века, само название Отдельный Кавказский корпус (ОКК) применялось для обозначения всех русских войск на Кавказе в период Кавказской войны.
Из российской истории также известно, что, начиная с конца XVIII века началась постепенная переброска и концентрация русских войск на Кавказе.
Уже вначале 1811г. был создан так называемый Грузинский корпус (с 1815 г. Отдельный Грузинский), который состоял из 15 пехотных полков, расположенных в Грузии и на Кавказской линии.
И, наконец, в августе 1820 года грузинский корпус был переименован в известный многим Отдельный Кавказский Корпус (ОКК). В дальнейшем, в 1857 г. ОКК был снова переименован, на этот раз в последний раз, но теперь уже в Кавказскую армию.
Главные русские силы на Кавказе в лице Отдельного Кавказского корпуса по своей оргштатной структуре не имели принципиальных отличий от других крупных русских соединений, действовавших в 19 веке на всем европейском ТВД, однако, непосредственно сами боевые действия в Европе и на Кавказе имели довольно большие различия.
Во первых, специфические условия кавказского региона фактически исключали так называемое "правильное” управление воинскими частями по стандартной схеме "приказ—рапорт—приказ”. Так как средства связи XVIII—XIX веках в горной и лесистой местности при почти полной враждебности местного населения не позволяли войскам своевременно получать оперативную информацию и адекватно реагировать на нее.
Известно, что до изобретения полевого телефона и телеграфа обмен информацией в армиях разных стран в то время осуществлялся с помощью конных курьеров, а разведка — путем создания сети кавалерийских малочисленных разъездов.
Однако в Чечне и Дагестане без риска быстрого уничтожения мог передвигаться только достаточно крупный отряд, снабженный артиллерией, поэтому командованию корпуса, очень часто приходилось руководить подчиненными войсками с учетом сложившееся обстановки и местных условий.
http://magazines.russ.ru/nlo/2008/93/la12.html
Во вторых, сама специфика войны на Кавказе требовала для этой, в основном горной войны новых командных кадров, командиров имевших совершенно другой, не линейный и не стандартный тип мышления. Это была чисто азиатская война без правил и уступок.
Вот как об этом говорится в записках генерала Дондукова-Корсакова:
"Самый характер войны с горцами, действия партизанскими командами, беспрестанные стычки мелких отрядов почти на каждом шагу, за пределами укреплений с неуловимым неприятелем, — все это заставляло мыслить, соображать, распоряжаться и вместе с тем развивало известную удаль в офицерах, нередко переходящую границы благоразумия”.
Из-за отсутствия границ между фронтом и тылом, постоянная угроза нападения горцев придавали экстремальным по своей сути ситуациям рутинный характер.
Были еще отдельные моменты, которые отличали кавказские войны от европейских,
так, в "европейской” войне XVIII—XIX веков каждая из сторон обозначала свою принадлежность к вооруженным силам с помощью определенной и всем понятной системы символов (униформа, специальные знаки на одежде и т.д.).
На Северном Кавказе по внешним признакам отличить мирного жителя от противника оказывалось практически невозможно, как в те далекие времена так и в последней чеченской войне уже в наше время, поскольку каждый мужчина был вооружен, а униформу заменяла повседневная одежда.
К тому же разделение на "мирных” и "немирных” горцев было очень условным.
В официальных документах того времени существовал даже термин "полупокорные” горцы, который, судя по контексту, обозначал племена, не проявлявшие открытой враждебности, но способные "возмутиться” в любой момент. Обе стороны имели разные представления о правилах игры. Но только отдельные кавказские ветераны понимали корни и хотя бы некоторые причины постоянно тлеющего конфликта.
На Кавказе в отличие от Европы, где ранее воевала русская армия отличалось и само местное население, вот что об этом писал А.Юров, о походах в Дагестан:
"…Мы требовали той покорности, которая, безусловно связана с тишиной и спокойствием в горах, а также с неприкосновенностью наших границ и мирного населения, горцы же были уверены, что для выражения покорности нам, совершенно, достаточно одних аманатов и относительного спокойствия лишь целых обществ, а что касается до хищнических покушений отдельных лиц или партий, то это, по их мнению, не могло и не должно было служить поводом для наших претензий”
Против такого непростого и коварного противника в то время могли успешно воевать на равных только специфические войска, знавшие местные обычаи и порядки, в данном случае этими войсками стали части и соединения Отдельного Кавказского корпуса.
Вот как писал об Отдельном Кавказском корпусе князь Д. Святополк-Мирский в 1855 году генералу Н.Н. Муравьеву в ответ на его обвинения по поводу утраты воинственности чинами Отдельного Кавказского корпуса:
«Полки, составлявшие ядро Отдельного Кавказского корпуса, воевали на этой окраине империи со времен Персидского похода Петра I 1722— 1723 годов или, по меньшей мере, с начала XIX столетия. За несколько десятилетий они превратились в своеобразный субэтнос. Некоторые участники боевых действий осознавали эту особенность: "…Кавказская война не есть война обыкновенная; Кавказское войско не есть войско, делающее кампанию. Это скорее воинственный народ, создаваемый Россией и противопоставляемый воинственным народам Кавказа для защиты России...”,
В войсках корпуса чтили традиции, и процветало соперничество между полками, так, к примеру, Солдаты Тифлисского полка были готовы пойти в любое пекло, только бы о них в приказе говорили так же, как о соперниках — чинах Кабардинского и Кюринского полков. "…Соревнование между полками было огромное, даже между частями одного и того же полка, доходившее иногда до неприязненных отношений. Часто слышны были попреки одной части другой в том, что тогда-то 10, 15 лет назад не поддержали вовремя товарищей. Все эти предания, традиции боевых подвигов, как частей, так и отдельных личностей, передавались солдатам от старых служивых.
http://magazines.russ.ru/nlo/2008/93/la12.html
В ходе кавказских войн довольно сильно отличалась от европейский и сама тактика ведения боевых действий, в кавказских войсках самым ответственным пунктом был не авангард, а арьергард, поскольку отступление здесь сопровождалось жарким натиском противника, который не исповедовал принципа "ни шагу назад” и потому сам редко оказывал ожесточенное сопротивление наступающим. Именно в кавказских войнах постоянная боевая практика определяла, что из уставного должно жить, а что должно умереть вместе с теми, кто с нормами этими расстаться не может. Решения об этом принимались самими военнослужащими.
Интересна также и сама служебная мотивация большинства офицеров Отдельного Кавказского корпуса, она позволяет говорить о том, что они тяготели к тому, чтобы считать боевые действия не только исполнением присяги, но и способом карьерного продвижения.
Личным делом была война для "фазанов”, как называли тогда гвардейцев, приезжавших на Кавказ "для ловли счастья и чинов”. Эта имперская окраина притягивала к себе неудачников, пытавшихся в новой обстановке начать новую жизнь.
Здесь зарабатывали себе прощение вольнодумцы, дуэлянты, картежники, пьяницы, казнокрады, скандалисты и вообще все, кто оказывался в конфликте с законом или с начальством. Решение имперских проблем тесно переплеталось с решением проблем собственных. Храбрость в бою спасала от наказания за проступки, совершенные уже на Кавказе. Смягчить приговор за различные "художества” можно было только ратными заслугами.
Так, например, прапорщик Навагинского полка Немятов в пьяном виде наделал столько безобразий, что в каком-нибудь провинциальном гарнизоне (не говоря уже о столице!) их хватило бы на несколько разжалований в рядовые без выслуги (самовольный уход с поста, езда по Владикавказу с шарманщиком на извозчике, скандал в квартире полкового командира). Но на Кавказе учли его поведение в делах с горцами и посчитали достаточным полугодовое содержание в крепости.
Храбрость не извиняла только те проступки, которые действительно считались позорными. Так, в солдаты без выслуги разжаловали подпоручика Татаринова, который растрату казенных денег (дело вполне обычное) попытался покрыть за счет богатого приданого и под разными именами посватался сразу к двум девицам.
Та же судьба ждала прапорщика Щеневского, который в пьяном виде ограбил пастухов (отобрал сыр!), и штабс-капитана Тарновского за скандальную связь с солдатской женой, которая прямо на плацу устраивала ему шумные сцены.
http://magazines.russ.ru/nlo/2008/93/la12.html
Специфика службы на Кавказе, постоянный риск способствовало тому, что здесь нижние чины и командный состав, в отличие от остальной армии, не образовывали два сообщества, разделенных сословными различиями и предрассудками. Прапорщики, капитаны и полковники становились здесь не начальниками, строившими жизнь своих подчиненных по положениям устава и собственным прихотям, а военными вождями, завоевывавшими непререкаемый авторитет личной храбростью и командирскими способностями. Солдаты и офицеры в равной мере считали войну своим собственным делом. Об этом свидетельствует сложившееся в этой среде особое понимание дисциплины: при беспрекословном подчинении во время боя — шокирующая непривычного человека вольность в отношениях нижних чинов и офицеров после него. Такой военной демократии не было тогда ни в одной из ведущих европейских армий.
Бывало и так, что решение хозяйственных проблем зачастую подталкивало командиров к военной активности, так как за счет военной добычи можно было исправить грозящую судом ситуацию в казенном ящике. Кроме того, поход давал возможность списать утрату любого имущества.
В ходе любой войны с той и другой стороны бойцы попадают в плен, в европейских войнах пленных полагалось содержать в приемлемых условиях и возвращать после подписания мира. На Кавказе обе стороны меняли их на своих пленных, на скот, на тела павших в бою товарищей, на соль и различные товары. Солдат или рядовой казак в 1841 году стоил 10 рублей серебром. Имелись и "прейскуранты” и специальные агенты, об отлаженности работы которых говорит существование векселей, которыми русское командование иногда расплачивалось с горцами при временном отсутствии звонкой монеты.
Оказывается в те времена процветали и все те правонарушения, которые нередко происходят и в наше время, так за продажу боеприпасов противнику, в 1846 году под арест попали два солдата Тенгинского полка, один из которых предлагал 7 фунтов пороха (на 150 винтовочных патронов), а при обыске у другого нашли целый пуд.
В ходе допросов выяснилось, что обычно солдаты продавали горцам боевые патроны по цене рубль серебром за 60 штук. В 1847 году к Шамилю бежал поручик артиллерии — запойный пьяница, опасавшийся обвинений в продаже пороха противнику. В последствии выяснилось, что недостача во вверенном ему арсенале оказалась мнимой, вероятно поручику якобы отсутствие подотчетного пороха почудилась на почве алкогольного психоза.
В кавказском корпусе иногда за нерадивость спрашивали материально, это когда с командиров частей взыскивали военные расходы в случае их "нецелесообразности”. Так, генерал П.Д. Цицианов попытался повысить эффективность действий против горцев возмещением ущерба от набегов последних за счет начальников, в зоне ответственности которых произошел прорыв кордонной линии. Он приказал в 1802 году удержать из жалованья командира Волгского казачьего полка майора Лучкина стоимость казенного табуна, угнанного черкесами. Подполковник Астафьев заплатил за 1700 патронов, выпущенных его подчиненными "в белый свет как в копеечку” во время налета чеченцев, похитивших полковой скот буквально из-под стен Владикавказа. Капитан Устинов в 1811 году отправил отряд солдат "на кабана”, несмотря на тревожную обстановку вокруг крепости. Охотники наткнулись на горцев, и стоимость 2790 патронов, израсходованных в тот день, вычли из капитанского жалованья. Вот так, почти как у пруссаков буднично и педантично вычитали стоимость зря потраченных боеприпасов и не только.
Постепенно реалии войны привели к тому, что русские войска стали широко применять набеги — туземную форму боевых действий. Вынужденность этой меры признавали начальник штаба Кавказского корпуса А.А. Вельяминов, главнокомандующий Е.А. Головин и другие высшие чины. После массированного налета на Чечню в 1852 году один из его участников писал о последствиях уничтожения двух тысяч дворов и потери нескольких сотен солдат: "Результат самый бедный: ни смирения, ни покорности, ни занятия нового куска земли…”Характерно, что неглубокие рейды на земли немирных горцев официально называли "частными экспедициями”, поскольку совершались они в большинстве случаев не силами специально собранных отрядов и не по плану, заранее составленному и утвержденному "наверху”. В поход выходила именно "часть” — в большинстве случаев не крупнее батальона. Хотя в это время "частный” не являлось противопоставлением "казенному”, эти военные предприятия выглядели очень "приватно”.
. Двойственное отношение военного руководства к набегам объяснялось тем, что они нередко организовывались с корыстной целью, но повышали боеспособность войск. В 1843 году Николай I строго запретил командирам частей "предпринимать экспедиции или поиски для наказания горцев”, однако это распоряжение так и осталось на бумаге, поскольку никто не запрещал преследовать "хищников”. В рапорте обычно появлялось загадочное выражение "обстоятельства края”, как писал один из мемуаристов, "…освященное давностью и пользовавшееся широким правом гражданства в военно-официальном слоге”. Возникла парадоксальная ситуация: коронная власть видела умиротворение горцев, прежде всего как их отказ от набегов, но не могло запретить набеги своим собственным вооруженным силам!
http://magazines.russ.ru/nlo/2008/93/la12.html
Русская армия на Кавказе отличалась от всей остальной армии не только своими демократическими порядками, но и даже специфической формой одежды, не бывалое дело, но цари шли навстречу пожеланиям своего кавказского войска.
Так, к 1848 году, вместо общепринятого мундира солдаты и офицеры кавказского корпуса были все переодеты в обычный горский костюм. На голову бойцы надели шапки из чёрного бараньего меха с суконным верхом аналогичные тем, что давно использовались терскими казаками. Шаровары отныне различались по фактуре и цвету на летние (белые полотняные) и зимние (суконные тёмно-зелёные). Все кожаные детали костюма (сапоги в том числе) изготавливались из чёрной юфтевой кожи. У военнослужащих отныне появилась третья пара сапог походного образца с голенищами выше колен и ремешком по образцу горской обуви.
Все подгонялось для удобства бойцов, при совершении ими походов в нелегких условиях горной местности.
http://rus.ruvr.ru/2013_03_25/Kak-v-Russkoj-armii-pojavilos-polevoe-obmundirovanie/
В ходе войны у военнослужащих Отдельного Кавказского корпуса сложился свой особый менталитет отличный от всей остальной армии, менталитет приспособленный к особым условиям горной маневренной войны, к непривычной окружающей среде, к противнику, воюющему по своим, особым правилам.
Расставаясь с кивером и прочими другими атрибутами плац-парадной и одновременно европейской военной культуры, русский солдат кавказской армии взамен приобретал элементы горского военного дела, которые пригодились ему для успешного выполнения боевых задач в суровых условиях Кавказа.
По материалам статьи В.Лапина «Армия России на Кавказе: Приватизация войны»
|
