http://svpressa.ru/society/article/77926/
22 ноября 2013 года Александр Артемов
Воруют…
Общепринято, что крылатую реплику, процитированную в заголовке, ввел в обиход в качестве наиболее общей характеристики российской действительности Карамзин. С его легкой руки она и ныне с какой-то бравадой почти повсеместно употребляется по всякому поводу. Правда нынче чаще всего с благородным негодованием – лишь по отношению к поведению чиновничества. И первопричину всех проблем во всех сферах жизни общества многие искренне пытаются найти только здесь. С чиновничьими взятками все ясно - это вульгарный криминал. Сажать без разговоров. Но ведь множество аспектов жизни никак с чиновничеством не связаны. А там-то что? Проблем нет? Надо бы приглядеться повнимательнее.
То, что в просторечии именуется воровством, Уголовный кодекс Российской Федерации определяет как хищение, то есть «совершенные с корыстной целью противоправные безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного …, причинившие ущерб собственнику» (статьи 158 – 161). Причем трактует это изъятие достаточно широко. Это не только банальное деяние в форме умыкания чужого добра через форточку. Но это и обман, и злоупотребление доверием, и неисполнение договорных обязанностей.
Ну, с прямым обманом все более-менее понятно. Обещал 100% прибыли за три месяца, сбежал, деньги безвозмездно пропали - вульгарное мошенничество (ст. 159 УК РФ) типа пирамиды МММ, пожалуйте на лесоповал. Но ведь, если вдуматься, внешне благопристойное действо – заключение и «исполнение» контракта на строительство бани – при тех обстоятельствах, что подрядчик исполняет контракт «на отвяжись», может нанести не меньший ущерб, чем пирамида. Если подрядчик назначит цену, как за резную избушку из красного дерева, а по небрежению или умыслу построит сарай из прелого баланса. Тут, вроде, «изъятие имущества» не совсем «безвозмездное» – какой-никакой сарай все-таки стоит, но для заказчика разница невелика: налицо ущерб как материальный, так и моральный. А в обычаях делового оборота это по нынешним временам считается чуть ли не в порядке вещей.
Так что с точки зрения экономики в широком смысле воровство можно рассматривать как любое противоправное корыстное причинение ущерба гражданину в виде неэквивалентного обмена.
И вот вариантов такого неэквивалентного обмена в нынешней российской действительности несть числа. И на любой вкус. На высшем уровне здесь и хитроумные схемы дополнительных эмиссий, размывающих доли акционеров, и выстраивание замысловатых конструкций из инжиниринговых компаний, аутсорсинга, суб-, суб-, субподрядчиков, торговых домов при застройке и поставке продукции, приводящее к многократному удорожанию многомиллиардных государственных программ. На уровне попроще – завышенные тарифы на безобразно оказываемые услуги транспорта, ЖКХ, связи. И на этом фоне упоминать такие банальности, как обнаружение в консервной банке с надписью «высший сорт» пищевых отходов, вроде уже и неловко. Но результат всех этих «операций» один – прямой ущерб потребителей.
Было бы несправедливым упомянуть прелести неэквивалентного обмена только со стоны предпринимательского сообщества. А ведь учителя, ставящие 100 баллов за ЕГЭ по русскому языку ученикам, вообще не говорящим по-русски, врачи, назначающие лекарства, которые не лечат, слесаря в автосервисе, заливающие в мотор отработку, и многие иные – имя им - Легион… Результат их трудов для ближних – тот же ущерб.
К слову сказать, нанесение ущерба наблюдается не только при упомянутых выше взаимоотношениях типа «производитель – клиент», но и внутри хозяйствующих субъектов по оси «работодатель – работник». Честно говоря, стенания господина Потапенко, не совсем уж беспочвенны. Пустопорожнее времяпрепровождение топ-менеджмента на многочисленных «деловых переговорах», в результате которого предпринимателю предъявляется договор на невыгодных условиях, бестолково организованная логистика либо несвоевременно осуществленная поставка, действительно не стоят тех денег, что требуют себе нынешние «манагеры».
Было бы ошибочно идеализировать и всех «угнетенных трудящихся». Среди них достаточно много людей, которые тащат у работодателей строительные материалы, сливают бензин, совершают на служебных машинах «левые» рейсы. Ну, это прямая уголовщина. А имеет место быть и, вроде бы, вполне невинное висение в интернете в рабочее время, простои, пока не видит прораб, а то и вместе с прорабом. Да и недовинченные фитинги, заколоченные, а не завинченные болты – того же порядка. Вроде, прямо и не подпадает под Уголовный кодекс. Но ведь с точки зрения экономики – это хищение оплаченного рабочего времени, то есть нанесение ущерба работодателю.
А вот теперь надо бы обобщить. Функционирование любого хозяйственного механизма (это написано в любом учебнике экономики) осуществляется в результате взаимообмена товаров и услуг, предлагаемых предпринимателями на потребительском рынке, с одной стороны, и труда, предлагаемого домохозяйствами, на рынке ресурсов. Эти потоки образуют замкнутый цикл. Для успешного функционирования экономики необходимо, чтобы встречный денежный поток был эквивалентен потоку товаров, услуг и трудовых ресурсов. Но если выясняется, что с обеих сторон этого обмена – предпринимателей и домохозяйств – наблюдаются массовые явления (автор подставит свою седую голову под побитие камнями, если упомянутые им деяния носят единичный характер) неэквивалентного обмена, проще говоря – взаимного воровства, то очевидно, что объем товаров и услуг в натуральном выражении на каждом цикле обмена будет меньше объема денег, который должен был бы выражать их ценность. А это, собственно, и есть инфляция. И никакие чисто монетарные мероприятия не в силах устранить фундаментальную причину ее возникновения – вульгарное воровство.
Но, с другой стороны, коль скоро кража происходит с обеих сторон обмена, то можно предположить, что, в конце концов, обмен – эквивалентный? Просто он каждый раз устанавливается на новом уровне. Надо только найти методики правильного вычисления этого уровня и руководствоваться ими. Собственно, это и предлагает, например, чикагская школа экономики. В основе ее метода лежит накопление и обработка статистической информации о состоянии хозяйственной системы. Поэтому приверженцы этой школы считают, что ничего неприятного не происходит. Статистика, дескать, все учтет. Можно предположить, что они еще более воодушевятся на фоне присуждения лидеру этой школы Юджину Фама Нобелевской премии по экономике в 2013 году.
Но «чикагские» экономисты лукавят, то ли добросовестно заблуждаясь, то ли уклоняясь от прямых ответов. Ведь статистика – феноменологическая наука, которая по определению не ставит перед собой задачи вскрытия каких-либо фундаментальных причинно-следственных связей. Поэтому с точки зрения статистики масштабное снижение затрат, приведшее к росту нормы прибыли, – это просто показатель экономической эффективности. А чем достигнуто это снижение затрат – то ли внедрением прорывной технологии или филигранной логистикой, то ли банальным использованием ворованного сырья – статистика не хочет, да и не может, видеть. Следовательно, статистические методики не могут дать никаких рекомендаций по поводу действий в тех случаях, когда экономика начинает пробуксовывать.
Здесь следует учитывать одно фундаментальное обстоятельство. Можно делать вид, что все вполне пристойно. Можно с помощью удачного применения статистических методов исчислять каждый раз новый баланс и печатать нужное количество денег. Но никому еще не удавалось в течение сколь-нибудь продолжительного времени нарушать закон сохранения материи. А это значит: сколько бы стороны не отчитывались друг перед другом и перед обществом о росте экономики в финансовых показателях, взаимное воровство приводит к предсказуемому результату – экономика начинает сжиматься в показателях физических. Собственно, та же статистика это бесстрастно показывает: фиксируемый рост в 1,8% при ежегодной инфляции в 4 – 6% ни что иное как рецессия. И это только официальные данные по инфляции на основе каких-то загадочных методик. Даже беглый взгляд на ценники в магазинах дает картину гораздо более серьезной инфляции по потребительским товарам на уровне 10 – 15%.
На это можно бы не обращать внимания, если бы субъекты взаимного воровства были идентичны. Тогда действительно не имеет значения, каким количестве денежных единиц будет выражен объем объекта обмена (и обмана). Но субъекты обмена существенно не идентичны. Причем с обеих сторон. И вот здесь на сегодняшний день не существует вообще никакого согласия ни среди социологов, ни среди практикующих политиков, ни среди самих участников обмена. Поэтому все попытки найти хоть какое-нибудь практически приемлемое решение на любых публичных уровнях заходят в тупик.
Только, например, очередной видный оппозиционер с пафосом пронегодует по поводу бедственного положения «отечественных производителей», как тут же Счетная палата либо прокуратура опубликовывает справку об очередной растрате очередных миллиардов долларов в какой-нибудь сугубо отечественной госкорпорации. Только руководитель одного социологического института уронит скупую слезу по поводу унизительной зарплаты университетского профессора, как в этой же самой телевизионной передаче руководитель другого социологического института с брезгливой усмешкой призовет «развенчать миф о нищете образования и медицины», ссылаясь на многомиллиардные теневые обороты в этих сферах.
Самое интересное, что все участники этой дискуссии излагают достоверные факты. Только почему-то никто не озвучит простой вывод: пропасть пролегла НЕ МЕЖДУ интересами различных профессиональных или возрастных групп, а ВНУТРИ каждой из них. И пропасть эта углубляется с каждым днем. Действительно задыхающийся от налогов законопослушный совладелец какой-нибудь научно-производственной фирмы и завсегдатай лас-вегасовского казино – это совершенно разные люди, хотя и принадлежат к одному и тому же предпринимательскому сообществу. Столь же глубока и ментальная пропасть между сутками стоящим у операционного стола хирургом и холеным медицинским боссом, расслабляющимся каждый уик-энд в апартаментах где-нибудь на Красном море, хотя оба они из одной и той же «коррумпированной» медицины. И материальным выражением этой пропасти является зашкаливающий за все мыслимые пределы децильный коэффициент.
Масштабы распространения деструктивного экономического поведения опасно недооценивать. Так, например, еще осенью 2011 года авторитетнейший российский адвокат Генри Маркович Резник в передачах Киры Прошутинской на канале ТВ-Центр, «НТВшники», «Поединок» на ВГТРК неоднократно высказывал мнение, что до 75% хозяйствующих субъектов участвуют в коррупционных схемах, связанных нарушениями установленных финансовых, технических либо правовых норм. В воскресной программе Владимира Соловьева 20.10.2013 года сенатор Сергей Лисовский фактически подтвердил подобную оценку, озвучив тезис о повсеместной распространенности и обыденности стереотипов противоправного поведения в хозяйственной деятельности.
А вот это уже серьезно. Ибо понимание тотального воровства рождает чувство тотального же недоверия членов общества друг к другу. И это фиксируют уже все виды социологических исследований. Чувство неудовлетворенности во всех традиционно понимаемых социальных группах распределено примерно одинаково. Поэтому сформулировать хоть сколь-нибудь внятные непротиворечивые тезисы с позиций любой из традиционных социальных групп представляется проблематичным.
Проблему можно обозначить следующим образом. Традиционно социология выделяет социальные группы предпринимателей, чиновничества, сотрудников силовых структур, наемных работников. Можно вспомнить еще традиционную дефиницию социальных групп по отраслям промышленности, по образовательному уровню, по месту жительства, по этническому признаку. Вот, пожалуй, и все. Эти социальные группы каким-то образом охарактеризованы. Выявлены их стереотипы поведения, мотивация, некоторые общие интересы. Исходя из интересов двух основных групп – предпринимателей и домохозяйств – причем в предположении добросовестного поведения с обеих сторон, выстроена экономическая система общества, разработаны методики ее учета и регулирующие механизмы. Ориентируясь на типовые мотивации традиционно понимаемых социальных групп, выстроена политическая и правовая системы, защищающие эти мотивы и интересы.
Но, признав в качестве ключевой и массовой проблему воровства, приходится учитывать, что воровство само по себе является игрой с нулевой суммой. Выгода кого-либо одного неизбежно является ущербом кого-либо другого. Именно ущербом, а не замедленным ростом благосостояния недостаточно успешных участников правоотношений, как это наблюдается в нормальных созидательных экономических системах. Осознание этого обстоятельства и приводит к обострению восприятия любых житейских коллизий. При этом следует иметь в виду, что проблема системного воровства приводит к формированию особой социальной группы – «потерпевших». Тех, которые, столкнувшись с неэквивалентным обменом, не компенсируют ущерб воровством у кого-либо другого. Части из них просто не у кого воровать в силу их пассивного положения в экономике (пенсионеры, несовершеннолетние, полностью нетрудоспособные), часть – не делает этого в силу убеждений. Таким образом, проблема искоренения тотального воровства во всех видах является коренным интересом только этой группы «потерпевших». Но в современной политической системе эта группа никак не охарактеризована, ее общие интересы и ценности не артикулированы. Ее представители диспергированы среди всех традиционных групп.
Существует мнение, что такие общие интересы, иначе говоря – идеологию, и не надо формулировать. В частности, интересы потерпевших защищает Уголовный и Гражданский кодексы. И этого достаточно. Но, если вдуматься, то по своей сути юстиция ориентирована на ситуации, когда случаи девиантного поведения являются единичными на фоне всей совокупности общественных коллизий. Только в этом случае юстиция в состоянии справиться с потоком исков, рассматривая каждый случай индивидуально с соблюдением всех процессуальных норм (так записано в законе). Но если поток коллизий неэквивалентного обмена станет сравним по масштабам с общим объемом сделок, система встанет в ступор. Тем более, что масса событий, являясь по своему содержанию фактически хищением, формально согласно всяким кодексам не содержит состав преступления.
Пример: некая фирма-производитель произвела недовложение на сумму 50 рублей при общей цене товара в 100 рублей. С суммой такого ущерба заявление не примет даже мировой судья. Да и не каждый потерпевший пойдет в суд, зная, что разбирательство – в лучшем случае! – будет длиться месяцами. А если предположить, что производитель продает таких изделий миллион штук, представляете масштабы и норму прибыли? Ну, вроде, признаков преступления нет, а реальный ущерб и реальная корысть – вот они. И куда деваться потерпевшим? И кто из производителей откажется от такого «бизнеса»?
Таким образом, при массовых масштабах воровство воровство из проблемы криминальной превращается в политическую. А чтобы предложить хоть какой-нибудь реализуемый способ разрешения политических проблем, необходимо сориентироваться на интересы какой-то социальной группы, которая в процессе общественно-исторической практики будет активно эти методы осуществлять. А без системы ценностей – идеологии – никакая самоидентификация никакой социальной группы невозможна в принципе. Как невозможно и согласованное общественное выступление этой социальной группы для защиты общих ее интересов.
Теоретически можно обойтись и без такой самоидентификации. Только в этом случае общество окажется неструктурированным. Имеются политические деятели, которым это вообще не представляется нужным, и даже вредным («Опять идеология!»). Однако, теория систем подсказывает, что никакая неструктурированная система к саморазвитию в принципе не способна. Ну, ладно бы только без развития. Некоторые согласны и так. Только приходится иметь в виду, что в соответствии со вторым началом термодинамики неструктурированная система начинает неизбежно деградировать, стремясь в пределе к абсолютному нулю. При том, что состав системы остается неизменным. Пара наглядных примеров: структурированная система – дом, неструктурированная система – груда кирпичей, плавно переходящая в пыль; структурированная система – живой организм, неструктурированная система – разлагающееся тело.
Так что нам всем с нашим тотальным воровством, виноват – с неэквивалентным обменом, надо что-то делать. Рассчитывать на одновременное прозрение всех членов общества было бы верхом наивности. Осознание неприемлемости сложившихся обычаев может наступить только у весьма небольшой части общества. Остальные, в лучшем случае, предпочтут сохранить status quo. Тем более, что некоторая часть (бенефициары ситуации, что в форме материальных выгод, что в форме «халявного» времени) будет активно «прозрению» сопротивляться. Здесь опять придется прибегнуть к теории систем, которая утверждает: для создания структуры к системе необходимо приложить внешнюю энергию. В случае общественного структурирования – применить методы принуждения. Нынче без него уже не обойтись.
Тут дилемма предельно проста: найдутся здоровые организованные силы, готовые системно применить (давайте говорить без эвфемизмов) общественное насилие во имя открыто сформулированных и принятых обществом целей, – выживем, не найдутся – на месте России останется смердящая туша.
Tertium non datur.
Автор - кандидат технических наук, доцент, полковник.
|
