Главная » 2015 » Июль » 22 » «Теперь самые жуткие слухи о том, что происходит в Крыму, невозможно будет опровергать»
«Теперь самые жуткие слухи о том, что происходит в Крыму, невозможно будет опровергать»
04:12
http://www.novayagazeta.ru/politics/69276.html
21-07-2015 16:49:00
«Теперь самые жуткие слухи о том, что происходит в Крыму, невозможно будет опровергать. Кто будет это делать?»
Недавно Совет Федерации составил свой список «нежелательных организаций» и направил его в Генпрокуратуру. В этом «патриотическом стоп-листе» наряду с фондом Сороса и фондом Маккартуров, Freedom House и Всемирным конгрессом украинцев есть и Крымская полевая миссия. О Крыме и патриотизме — истинном и мнимом — руководитель Крымской полевой миссии, правозащитник, член СПЧ Андрей Юров.
В мае 2015 года президент Путин подписал изменения в закон «О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушениям основополагающих прав и свобод человека, прав и свобод граждан РФ». Речь идет о создании списка нежелательных иностранных или международных организаций, представляющих угрозу основам конституционного строя РФ, обороноспособности страны или безопасности государства. Включение организации в список означает запрет на работу на территории России. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета» А недавно Совет Федерации составил свой список «нежелательных организаций» и направил его в Генпрокуратуру. В этом «патриотическом стоп-листе» наряду с фондом Сороса и фондом Маккартуров, Freedom House и Всемирным конгрессом украинцев есть и Крымская полевая миссия.
О Крыме и патриотизме — истинном и мнимом — руководитель Крымской полевой миссии, правозащитник, член СПЧ Андрей Юров.
— В чем, как ты считаешь, российские сенаторы увидели антипатриотизм Крымской полевой миссии (КПМ)?
— С моей точки зрения, Крымская полевая миссия выполняет глубоко патриотические задачи. Я говорю без тени иронии, потому что мониторинг соблюдения прав человека в Крыму, который сейчас является сложной территорией для России, крайне важен.
Например, сейчас очень много возникает вопросов, связанных с регистрацией собственности людей, потому что все указы касаются только граждан Украины и России, а в Крыму довольно много крымских татар, которые являются гражданами Узбекистана. (В 1944 году большую часть крымских татар депортировали в Узбекскую ССР. — Е. М.)
Кроме того, есть важные вопросы, связанные с указом о реабилитации депортированных народов. (В апреле 2014 года президент Пути подписал Указ «О мерах по реабилитации армянского, болгарского, греческого, крымско-татарского и немецкого народов и государственной поддержке их возрождения и развития». — Е. М.) Указ выполняется очень плохо. Для этих народов фактически ничего не сделано. И, конечно, необходимо провести мониторинг реального соблюдения трехъязычия.
— А как это трехъязычие должно соблюдаться? Например, в прошлом году под камеры прокурор Крыма Наталья Поклонская зачитывала на русском языке предупреждение о недопустимости экстремистской деятельности одному из лидеров крымских татар Рефату Чубарову, а Чубаров как раз требовал, чтобы Поклонская зачитала это предупреждение еще и на украинском, и на крымско-татарском языках. Но Поклонская не стала этого делать.
— Это действительно тонкий вопрос. Имеет ли человек право обучения только на одном своем родном языке, или может выбрать украинский вторым языком? Может ли он пользоваться исключительно родным языком, и должны ли ему в случае необходимости предоставить переводчика? Это вопросы не к правоприменителям, а к законодателям. Потому что люди не понимают, как должно действовать трехъязычие.
Еще есть вопросы, связанные с так называемой Крымской самообороной, которая долгое время действовала вне закона, а потом возникли странные нормативные акты. И самооборона вроде бы стала неким подразделением, связанным с МВД. Мы до сих пор не понимаем правовую основу деятельности этой структуры.
— А как КПМ взаимодействует с властями Крыма?
— До «стоп-листа» у нас был неплохой контакт с крымским омбудсменом госпожой Лубиной, по крайней мере, мы обменивались информацией. Сейчас, я думаю, этот контакт будет затруднен самим фактом включения нас в «стоп-лист». Думаю, что нам будет тяжелее находить информацию, она будет менее достоверной, менее проверенной, чем была до этого. Наша задача была работать открыто, легально, честно, в полном контакте с любыми структурами, которые хотели с нами взаимодействовать, будь то российский омбудсмен или его аппарат, Совет по правам человека при президенте РФ или украинский омбудсмен.
— Андрей, как ты считаешь, почему Совет Федерации включил вас в «стоп-лист»?
— У меня есть ощущение, что это инициатива местных крымских властей. Они воспринимали Крымскую полевую миссию как некий мониторинг их не всегда корректных действий, и, соответственно, мы стали для многих чиновников угрозой их благополучия. Надо сказать, что большинство международных организаций (я имею в виду межправительственных, куда входит Россия, — ООН, ОБСЕ, Совет Европы) в своих данных про Крым ссылаются на информацию КПМ. Потому что мы единственные, кто вел достаточно системную работу.
Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»
— В справке для Совета Федерации говорится, что «Крымская полевая миссия по правам человека активно включена в проблемы крымских татар, осуществляет поддержку Крымского меджлиса». Может быть, в этом и есть причина нынешних гонений на вас?
— Может быть. Мы ведь мониторим ситуацию с крымскими татарами. Скажем, последняя ситуация с АТR была дикой, и закончилась эта история для России очень плохо (АТR — первый крымско-татарский телеканал. Начал работу в 2005 году. В 2015 году каналу не продлили лицензию на вещание. — Е. М.). Я могу объяснить, чем плохо. До этого канал был немножко фрондирующий, но вполне лояльный, он допускал отдельную критику в адрес местных чиновников, но не касался федеральной власти.
АТR был намного менее отвязанным и либеральным, чем «Эхо Москвы». По крайней мере, он находился под полным контролем крымской власти и российской федеральной власти. А теперь АТR вещает из Киева, и ничто не мешает его смотреть через интернет. Получилось, что крымские татары теперь будут смотреть совершенно неподконтрольный России канал. Вот чего они добились. Это просто глупость.
Ведь сила АТR заключалась в том, что на канале работали не только крымские татары. Канал во многом был трехъязычен и чуть ли не наполовину вообще русскоязычный (60% вещания АТR ведется на русском языке, 35% — на крымско-татарском, 5% — на украинском. — Е. М.). Просто канал давал альтернативную точку зрения той, которую предлагали официальные каналы.
«Конкурс бесконечной патриотичности»
— В «Парламентской газете» о принятом Советом Федерации «стоп-листе» написано так: «Сенаторы подчеркивают: попадание в список не приговор, а сигнал — мы видим и знаем, чем вы занимаетесь, и кто и зачем вас финансирует». Кто финансирует Крымскую полевую миссию?
— Крымская полевая миссия — это всего пять человек. КПМ официально заработала 5 марта 2014 года, а неофициально функционировала с 27 февраля в составе двух-трех людей. Опять же, люди работают на волонтерской основе. То есть я как глава Крымской полевой миссии никаких денег ни от кого не получаю.
— Но на сайте КПМ есть счет, на который можно перечислить деньги. Наверняка вам перечисляют деньги?
— Дело в том, что у нас могут быть счета только партнерских организаций. Мы же вообще не организация! У нас нет ни счета, ни юридического лица, мы ни в одной стране не зарегистрированы (ни в России, ни на Украине, ни в третьей стране). Мы же не юрлицо, мы просто группа людей, группа энтузиастов, озабоченных ситуацией прав человека на полуострове.
Да, есть несколько организаций (российских и украинских), которые нас поддерживают. И именно для поддержки КПМ и для системной работы в Крыму год назад была создана коалиция — Инициативная группа по правам человека в Крыму. Сейчас в нее входят уже около 30 организаций: российских, белорусских, украинских. Вот эта коалиция нам оказывает разную помощь. Например, купить домен, или какому-нибудь эксперту, даже не нам, оплатить поездку, или провести круглый стол.
— А ФСБ, налоговая полиция вами не интересовались?
— Нет, какая налоговая полиция, куда она может прийти? У нас же нет никакого офиса! Мы живем в разных городах и странах. Мы легальные правозащитники, и единственное наше оружие — это открытость и прозрачность.
— А сейчас, когда вас фактически определили в список врагов, вы по-прежнему будете работать так же открыто?
— До тех пор пока будет возможность, мы будем работать открыто. Потому что работать закрыто — это другой жанр. Мы занимаемся мониторингом фундаментальных прав, под которыми подписались наши государства — и Россия, и Украина. Мы занимаемся абсолютно легальным и, с моей точки зрения, уважаемым, почетным делом. Я бы на месте членов Совета Федерации просто сказал бы: «Ой-ой, мы ошиблись», — и еще бы публично извинился. Это я бы так сделал.
— Размечтался, это я бы так сказала.
— Я понимаю. Но считаю, что вред от того, что сделал Совет Федерации, будет для России, подчеркиваю — для России, колоссальный. Я могу объяснить почему. Все время на всех международных крупных форумах — ооновских, обээсэшных, советоевропейских — нам задавали вопрос: «Скажите, пожалуйста, вот вы описываете положение в Крыму как сложное: и с правами журналистов, и со свободой слова, и с религиозным и этническим притеснением, а вот вам лично мешают работать? Вам чинят препятствия?» Я говорил: «Я должен ответить совершенно честно, что лично мне и волонтерам миссии ни разу напрямую не мешали. Были на раннем этапе столкновения с самообороной, но они были давно и нельзя сказать, что это было со стороны официальных правоохранительных сил». Все кивали головой и говорили: «Да, конечно, ситуация с Крымом ужасная, но, вы видите, раз правозащитники все еще могут легально работать, их никто не избивает, не выдворяет и не выдавливает, значит, все еще не так плохо».
А сейчас во всех этих международных структурах России будут говорить: «Ребята, была легальная организация, состоящая в основном из россиян, вы ее объявили врагом народа, она теперь не сможет нормально работать». И что ответят российские мидовцы, когда им скажут: «Ребята, вы говорили, что у вас там все отлично в Крыму. Как же отлично?» А Крымская полевая миссия действительно не сможет нормально работать, потому что ни один чиновник не будет с нами разговаривать или самооборона встретит в аэропорту. Понятно, что это создает угрозу для безопасности наших волонтеров.
Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»
Мы (КПМ) всегда давали очень взвешенные, очень аккуратные оценки. Например, кто-то дает информацию про 50 похищенных или 30, а Крымская полевая миссия дает данные — 9. И именно на наши данные ссылались международные организации. А теперь что в Совете Федерации ответят?
Теперь самые жуткие слухи о том, что происходит в Крыму, невозможно будет опровергать, кто их будет опровергать, проправительственные НКО? Но ведь это же смешно, им никто верить не будет.
— Ты заговорил про похищения людей. В Крыму по-прежнему похищают людей?
— Сейчас нет, по крайней мере, у меня нет таких данных. Ситуация стала более спокойной.
— А когда это прекратилось?
— По нашим данным, примерно с Нового года.
— А те, кто был похищен, найдены?
— Практически никто не найден. На самом деле исчезает людей очень много. По официальной статистике, исчезло более тысячи человек. Но мы фиксируем только те случаи, где есть подозрение, что это было насильственное исчезновение. Таких случаев от 9 до 12. В трех случаях нужно проверять. Мы же все-таки не следователи. Мы просто мониторы, у нас в основном работают студенты, волонтеры. Мы можем пользоваться только открытыми данными и показаниями тех свидетелей, которые готовы публично рассказывать. Мы не адвокаты, у нас нет никакого статуса, и мы не можем защитить человека, если он нам что-то рассказывает.
— Андрей, я хочу тебе прочитать высказывание главы Комитета по международным делам Совета Федерации Константина Косачева: «Масштабы давления на Россию через эти структуры «гражданского общества» <из стоп-списка>, которые зачастую находятся на прямом содержании иностранных государств, сравнимы с тем, что наша страна переживала в конце 80-х — начале 90-х годов. Главная их задача — вмешаться в политические процессы в нашей стране и в конечном итоге обеспечить приход новой власти или насильственной смены власти, которая будет более лояльна к зарубежным государствам. <…> Мы понимаем, что такого рода потрясения <как в Армении>, если не принимать профилактических превентивных мер, в нашей стране тоже могут произойти, а это было бы крайне опасно, нежелательно и противозаконно, поскольку нарушает суверенитет РФ. Вот для чего, на наш взгляд, нужен такой «патриотический стоп-лист».
— Эти слова к Крымской полевой миссии никакого отношения не имеют и иметь не могут. Мы настолько далеки от любой политики, что мне совершенно непонятно, каким образом можно вести к насильственной смене власти… Правозащитники, наоборот, дают власти шанс улучшить ситуацию и не доводить ее до того, что происходило и происходит в других странах.
Власть не понимает, что если убрать любую обратную связь и оставить только обратную связь от чиновников, которые говорят только то, что начальник хочет слышать, то страна просто развалится.
И точно так же нужны свободные журналисты, независимые в широком смысле, не важно — работающие на независимые СМИ или фрилансеры. Они выполняют такую же важную функцию — они сообщают обществу и власти о проблемах, чтобы можно было вовремя их исправлять, а не усугублять и не доводить дело до противоправных действий.
Поэтому, устраняя правозащитников в целом (я сейчас не только про Крымскую полевую миссию) и мешая работе независимых СМИ, власть ведет нас (в данном случае Совет Федерации или Госдума) как раз к этой пропасти.
— А вот кремлевский политолог Вячеслав Никонов считает, что создание в России «патриотического стоп-листа» — инициатива крайне актуальная, хотя слишком мягкая.
— С такой риторикой скоро угрожающим России будет объявлен любой, кто просто в сердцах, глядя в сторону телевизора, непонятно на кого выругается только потому, что ему на ногу что-нибудь упало. Конечно, мы можем дойти до времен 1937 года…
Если дело так пойдет дальше, то обнаружится, что эти политологи сами были недостаточно патриотичны. Потом начнется вообще конкурс бесконечной патриотичности...
«Что ж они лохи, что ли?»
— Список нежелательных организаций по закону определяет Генпрокуратура. Как ты считаешь, почему Совет Федерации решил помочь прокурорам с составлением «стоп-листа»?
— Это просто дополнительный политический пиар. Кстати, если аккуратно почитать закон о нежелательных организациях, то становится ясно, что сам он носит характер патриотической агитки, как и этот «стоп-лист». Например, в законе есть ссылка на некие государства, которые совершили недружественные акты в отношении России, а именно: запрет на въезд и арест имущества. У меня возникает вопрос: а есть ли список этих государств? Как гражданин как я могу это узнать? Может быть, МИД тогда опубликует этот список? Наверное, мы можем догадаться, что это США. А вот Канада подпадает или нет? Я не знаю. Арестовано там имущество каких-то российских олигархов или нет? Что я буду сейчас следить, мониторить, где, какое имущество, каких олигархов арестовано? Вы принимаете закон, где написано — «государства, которые совершили…», ну так приведите список этих государств, мы хоть знать будем, какие государства нам недружественные.
В этом смысле Совет Федерации совершает некий политический акт, прекрасно понимая, что делает работу этих структур (из списка) либо совсем невозможной, либо почти невозможной. Фактически это просто позорные списки. Все 12 организаций, вне зависимости от решения Генпрокуратуры, будут включены в этот лист, и все будут знать — ага, вот они, главные мерзавцы!
— Какие последствия могут ждать Крымскую полевую миссию, если она будет включена Генпрокуратурой в список нежелательных организаций?
— Мне все-таки кажется, что этого не случится, потому что в Минюсте и в Генпрокуратуре сидят профессионалы, и, мне думается, что экспертный уровень там повыше, чем в Совете Федерации.
Все-таки наши сенаторы принимали решение по выводам придворных политологов. А уровень придворных политологов достаточно низкий, они достаточно некомпетентны.
— Кстати, за этот «стоп-лист» все сенаторы проголосовали единогласно. Значит, и представители Крыма тоже голосовали «за»?
— Конечно, это очевидно. Сенаторам сказали, что есть какая-то враждебная организация — Крымская полевая миссия, ну они и проголосовали, что ж они лохи, что ли? Какой-нибудь фонд Сороса, наверное, все знают, а вот то, что и нас все знают, что мы так популярны, это, конечно, должно быть приятно…
Крым наш, не наш
Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»
— На сайте Крымской полевой миссии написано, что «миссия объединяет тех, кто готов заниматься защитой прав человека вне зависимости от отношений к политической ситуации на Украине и позиции по вопросу присоединения Крыма». То есть в Крымской полевой миссии есть и те, кто считает, что «Крым наш»?
— Мы не требуем от волонтеров подписки о том, какую они занимают политическую позицию в отношении Крыма. Для нас очень важно, чтобы любой волонтер или эксперт просто был компетентен в области прав человека, верховенства права, чтобы для него права человека были важнее, чем вопрос формальной принадлежности Крыма кому бы то ни было.
Но в любом случае это действительно тонкий вопрос, и он периодически встает, но мы приняли принципиальное решение, что мы не говорим об этом. Иначе это немедленно внесет политический раскол и в правозащитные ряды, сделает нас политизированной организацией.
— Но в общении волонтеров друг с другом и с людьми «Крым наш» или «не наш» проявляется, не может не проявляться.
— Да, это проявляется. Но я не очень хочу, чтобы на основании моих слов людей сейчас начали вызывать на допросы. Я думаю не о своей безопасности, а о безопасности других людей и прежде всего молодых волонтеров. Любой человек, компетентный в области права, понимает, что многие события более чем годичной давности были, скажем так, не очень близки к нормам современного международного права. Но мы специально заявили, что мы политически нейтральны, иначе мы не сможем работать. Точно так же, как правозащитники, которые работали в Чечне в момент первой и второй войн, должны были быть абсолютно политически нейтральны. Я как человек могу иметь свое мнение, но как правозащитник я должен защищать права человека вне зависимости от того, как эти люди жили, за кого они голосовали, что они делали в период перехода Крыма. Я должен их защищать, а если я буду политически пристрастен, я кого-то буду защищать лучше, а кого-то хуже. Тогда я перестану быть правозащитником.
Разочарование
— По твоему ощущению, у населения Крыма нет сожаления, что Крым теперь российский?
— Я часто сталкиваюсь с людьми, которые начали заниматься правозащитной деятельностью.
Это вполне себе лояльные России люди, которые активно поддерживали все процессы марта 2014 года, но сейчас они разочарованы не столько тем, что попали именно в Россию, а тем, что Россия оказалась не совсем такой, как о ней думали. Они считают, что в России-то все блестяще, а вот в Крыму все захватили местные чиновники и Россию всячески искажают.
Короче, царская власть прекрасна, а вот местные бояре ужасны. Вот с таким мнением я сталкивался достаточно часто.
— Как население Крыма воспринимает фактический запрет на митинги? Ведь в Крыму любили митинговать по любому поводу.
— Это очень узкий круг людей. Есть несколько тысяч человек, которые привыкли по разному поводу митинговать. Сейчас из этих нескольких тысяч осталось несколько сотен. Многие уехали. Обычное население, которое в основном жило либо за счет госвласти, либо за счет бизнеса, связанного с туризмом, они-то не очень митинговали. Слой тех, кто готов был протестовать, по сравнению с остальной Украиной здесь всегда был очень узкий.
— Среди митингующих в Крыму всегда было много крымских татар. Какова сейчас ситуация?
— Довольно сложная. С одной стороны, есть крымские татары, которые весьма лояльны к новой власти. С другой — лидеры крымско-татарского народа сейчас в изгнании, а на них ориентируется более активная часть крымско-татарского общества. Но подавляющее большинство людей более-менее нейтральны и готовы выживать. Самое главное — Крым, родина. Но ряд действий, предпринятых новыми властями, вызывает очень большой ропот и недовольство. Например, два года подряд невозможно нормально почтить День памяти жертв депортации.
— Речь идет о 18 мая. Но, как мне рассказывали жители Крыма, этот день памяти превращался в шествие агрессивной толпы по центру города. Движение полностью перекрывалось. Людей на процессию свозили со всего полуострова, и жители Симферополя были крайне недовольны, они старались в этот день просто не выходить на улицу.
— Я согласен, что в предыдущий период были какие-то некорректные вещи. Но мне кажется, что можно было бы найти адекватные способы решения этого вопроса — и для крымских татар, и для других репрессированных народов, и для населения Крыма в целом.
Что касается других проблем, связанных с крымскими татарами, то в первую очередь это огромная проблема с домами, которые построены на непонятных основаниях.
— Речь идет о самозахватах земли…
— Да, это совершенно адская сфера, которой нет в других регионах ни Украины, ни России. Это уникальное явление, которое требует особых правовых подходов.
Если говорить о фундаментальных правах (свободы слова, собраний, ассоциаций), то есть о гражданских свободах, то у крымских татар есть особые проблемы, потому что нынешняя крымская власть их не очень любит. Все эти проблемы нужно решать корректно, в духе прав человека и соответственно международного права. Если же это будет решаться по понятиям, то однозначно приведет к обострению социальной напряженности.
— А массовые акции протеста крымских татар сейчас есть в Крыму?
— Сейчас массовых акций протеста нет, в том числе и по причине того, что крымские татары пока не хотят переходить к конфронтации. Насколько я понимаю, политика такая: действуем в рамках тех законов, которые сейчас существуют на территории Крыма. Мы их признаем, не признаем, но действуем в рамках этих законов, мы их не готовы нарушать. То есть пока речь идет скорее о сильном недовольстве, но не о противостоянии или сопротивлении.
За решеткой
— В последнее время были неоднократные сообщения, что заключенным в Крыму фактически не оказывается медицинская помощь, в том числе и туберкулезным больным, из-за нехватки лекарств и из-за того, что многие заключенные — это граждане Украины, и у них нет медицинского полиса.
— Доступ в пенитенциарные учреждения Крыма для независимых правозащитников почти невозможен, по крайней мере, легальный. Там же нет ОНК (Общественной наблюдательной комиссии, контролирующей соблюдение прав человека в местах принудительного содержания. — Е. М.).
— А почему?
— А как она может там возникнуть, ОНК, если нужно, чтобы организации, которые рекомендуют кандидатов в члены ОНК, проработали не меньше трех лет. Ведь это же новая территория! Это же действительно уникальная ситуация, она ведь не подпадает ни под какие нормативные акты обычной жизни. Да и невозможно понять, из кого создавать ОНК, там почти нет правозащитников.
— На днях было сообщение, что Киев просит уполномоченного по правам человека в России Эллу Памфилову помочь в перемещении заключенных из Крыма. Речь идет о двух колониях и следственных изоляторах в Крыму, где содержатся более трех тысяч человек, и из них 400 человек по украинским законам подпадают под амнистию.
— Мы можем только приветствовать, если два омбудсмена наконец договорятся и решат этот вопрос. А еще лучше, если бы они создали совместную рабочую группу с привлечением представителей ООН, ОБСЕ или Совета Европы.
Не до Крыма
— Много проблем сейчас появилось с новыми украинскими законами о въезде-невъезде в Крым. (Постановление кабинета министров Украины от 4 июня 2015 года «О порядке въезда на временно оккупированную территорию Украины и выезда с нее». — Е. М.) Новые правила осложняют жизнь не туристам, а именно правозащитникам и вообще людям, которые пытаются там действовать легально.
Здесь две проблемы. Первая. Легальным считается въезд в Крым только через территорию Украины. Это сложно, долго, дорого. И если мы говорим о немедленной реакции, например, правозащитников, то это становится почти невозможным. Невозможно в течение нескольких часов оказаться в Крыму, например, из Питера через Киев.
И вторая вещь: очень странный список оснований, по которым иностранцы могут посещать Крым. Правозащитная деятельность там вообще не прописана. И очень сложная процедура получения разрешения.
Фактически получается: если мы как правозащитники хотим уважать украинские законы, то мы вынуждены получать очень тяжелым образом много-много дней, непонятно причем даже как, некое странное разрешение, разовое или многократное, по непонятным основаниям. Это вредное решение.
Политики ведь пекутся не о гражданах, не о людях, а о так называемой национальной безопасности, которая часто противоречит персональной безопасности граждан. Для них есть нация, государство, держава, территория, экономические интересы. Они очень редко думают о том, что, возможно, конкретным людям будет настолько хреново, что просто невыносимо. Ну, не думают они об этом, им не до этого! Поэтому и нужны правозащитники, чтобы подсказывать: «Ребята, вот здесь вы напортачили, вот здесь вы просто забыли, что ведь есть еще инвалиды, есть наркозависимые на метадоне…»
— Кстати, о метадоне. В Крыму, как и во всей Украине, была программа терапии для героиновых наркоманов с использованием метадона. В Крыму такую помощь получали больше 800 человек. В мае прошлого года бесплатная выдача метадона прекратилась, потому что в России такой заменительной терапии нет. По данным, которые в начале года приводил спецпосланник генсека ООН по ВИЧ/СПИДу на территории Восточной Европы и Центральной Азии Мишель Казачкин, больше 100 из ранее получавших метадон уже были мертвы — они умерли или в результате передозировки, или совершили суицид.
— Да, кто-то умер, кто-то уехал… Было бы очень здорово, если бы организации, которые занимаются наркозависимыми, в России и на Украине, совместно сделали бы анализ того, что произошло на полуострове за полтора года. Они профессионалы, пускай поедут и проанализируют. Вот мы уже полтора года обращаемся к Amnesty International. Давайте вместе — украинская организация, российская организация, международный офис — сделайте совместное исследование по коррупции. В Крыму очень сильна коррупция.
— И что отвечает Amnesty International?
— «Да, мы понимаем, спасибо, но сейчас не до этого». И так по всем темам.
Я понимаю, что сейчас правозащитникам и на Украине, и в России приходится несладко и без Крыма: идет тяжелая война, гражданское общество не в лучшем состоянии… Не до Крыма, да. А мне вот до Крыма! И мне очень жалко и обидно, что огромная территория с большим населением фактически осталась без защиты, да еще и в серой правовой зоне.
Все-таки такой территории, кроме, может быть, Чечни, под нашей условно российской юрисдикцией больше нет.
Без гражданского контроля
— Хотя формально переходный период в Крыму завершился 31 декабря, в реальной жизни он не завершился. Для туриста это незаметно, но для многих местных жителей очень заметно. Низкая гражданская активность связана не с тем, выходят люди на улицы или не выходят, а с тем, насколько граждане в состоянии осуществлять гражданский контроль над тем, что происходит. А вот гражданского контроля в Крыму сейчас фактически и нет.
Там нет гражданского контроля за действиями полиции, нет гражданского контроля за тюрьмами. А где нет гражданского контроля, там всегда произвол — в любой стране.
В наше поле зрения попадает 20, ну, может быть, 10 процентов проблем. Мы не можем охватить такую территорию, где практически нет старого правозащитного движения, а независимые журналисты тоже почти все уехали или остались без работы.
(Многие крымские СМИ не смогли пройти в этом году перерегистрацию и вынуждены были ликвидироваться. — Е. М.) Наше главное обращение абсолютно ко всем — нужно обеспечить максимальное присутствие в Крыму независимых журналистов, желательно не местных, а российских, украинских, международных, каких угодно, их просто там должно быть много, много и постоянно, а не один раз, в годовщину всяких событий.
— В какой ситуации ты или твоя команда можете принять решение о закрытии Крымской полевой миссии?
— Самое главное для нас — это безопасность волонтеров Крымской полевой миссии, в том числе и тех, которые постоянно бывают в Крыму, и тех людей, с которыми мы контактируем. Если станет понятно, что просто сам факт нашего существования несет людям угрозу, мы, конечно, заявим пусть не о закрытии, но хотя бы о приостановке деятельности Крымской полевой миссии.
Автор: Елена Масюк
Постоянный адрес страницы: http://www.novayagazeta.ru/politics/69276.html
