http://svpressa.ru/society/article/154803/
20 августа 11:27
Виктор Милитарев о тупиковом пути, на который наша страна вступила в августе 1991 года
Виктор Милитарев
Вот уже очень много лет, как меня, время от времени, пробивает странное чувство. Что мы все живем вовсе не в реальном мире. А живем в какой-то тупиковой ветке параллельного мира. Ветке, образовавшейся в результате коллективного неправильного выбора. Причем, неизвестно, насколько эта «химера» устойчива, и как долго просуществует. А реальная история течет себе спокойно в «основной ветви исторической последовательности». И в этой основной ветви Россия гораздо более благополучная и могущественная страна, чем в нашем унылом и довольно-таки призрачном мире. Это чувство часто приходило ко мне в годы ельцинского правления, начиная с конца девяносто третьего года. Потом стало появляться гораздо реже. Но сейчас, когда я, в очередной раз, задумался о том, что же произошло со всеми нами в августе 1991 года, чувство это вспомнилось совершенно отчетливо.
Это чувство, о котором я сейчас вспомнил, пришло на смену совсем другим чувствам. В годы перестройки у меня было странное ощущение длительной продолжающейся радости. Как будто весна, причем, весна солнечная и теплая, продолжалась несколько лет. Но дело даже не в этом. В перестройку у меня возникло ощущение расширившихся возможностей. И, поймите меня правильно, это не были социальные ощущения. Типа, что можно создать свой кооператив. Это были ощущения того, что пространство возможностей в каком-то не вполне понятном мистическом смысле расширилось для всех нас. Для всей страны. Как будто мы находимся в огромной многомерной зоне множественной бифуркации. И от нашего коллективного поведения зависит наше общее будущее.
Путч, 1991 год (Фото: Булдаков Олег/ ТАСС) В августе 1991, после победы ельцинских, возникло ощущение, что это пространство возможностей сильно сузилось, но не схлопнулось в ноль. И все последующие два года с осени 1991 до осени 1993 я чувствовал, что «все еще возможно». Уверенность в том, что «мы победим» не покидала меня даже в осажденном Белом доме в 1993 году. А вот после «второй и окончательной» победы Ельцина у меня и возникло на много лет то чувство, о котором я говорил в начале. Что все схлопнулось. Что возможностей больше не осталось. Что, если угодно, «история закончилась». И мы на всех парах едем по тупиковой колее. Нет, вовсе не обязательно к катастрофе. А просто по колее скучной и неправильной реальности. Причем, подчеркну, реальности «не обязательной». Реальности, не вытекавшей с необходимостью из всего предыдущего. Как будто из всего разноцветного многообразия шансов мы, с каким-то особенным, самоубийственно-глупым, я бы даже сказал, «епиходовским», талантом, выбрали самый серый и безликий.
Конечно, «после Крыма» все стало сильно «более лучше». Но ощущение того, что мы продолжаем идти по тупиковому пути, что мы так и не возвратились на «главную историческую последовательность» меня не покидает. Потому что я твердо уверен в том, что перестройка вовсе не была «первым шагом к разрушению Советского Союза». Я уверен в том, что перестройка была, пусть и во многом достаточно неуклюжей, но попыткой реформировать Советский Союз, исходя именно из внутренних оснований его развития и истории. Перестройка была не попыткой демонтажа советского социализма, а попыткой его реформы. И при нормальном развитии событий из перестройки необходимо следовало эволюционное движение советского общества по социал-демократическому пути. С медленным и осторожным внедрением демократии и элементов рыночной экономики при сохранении всех общеизвестных преимуществ советского строя. Это был очевидный и естественный путь развития нашей страны. И реализации этого естественного развития событий помешал именно «каскад переворотов» 1991−1993 годов.
У нас и сейчас нет достоверной информации для того, чтобы определить, что же именно произошло в те «три дня в августе» — глупость или измена? Но совершенно очевидно, что если бы руководители ГКЧП были бы «менее добрыми», то естественный путь развития бы не прервался. Ведь мы же с вами видели, как немедленно затихли после создания ГКЧП и Дудаев, и Гамсахурдия, и «Рух», и все прибалтийские «народные фронты». Совершенно очевидно также, что если бы никакого ГКЧП не было бы, а просто те, кто вошли в его состав, заставили бы Горбачева «продемонстрировать решительность», то события точно также двигались бы по естественному пути развития.
Ведь абсолютное большинство граждан Советского Союза устраивал сложившийся к тому моменту порядок. Горбачевские реформы закономерно сняли копившееся десятилетиями недовольство интеллигенции на невозможность «говорить, что хочешь и читать, что хочешь». Возможность создания кооперативного бизнеса вполне канализировала недовольство потенциальных «нормальных предпринимателей». А поскольку все преимущества советского социального государства сохранялись, то все остальные поводы для народного недовольства, связанные с чрезвычайной неуклюжестью власти при проведении реформ, легко можно было бы списать на «временные трудности роста».
То есть, никакой необходимости ни в уменьшении страны в два раза, ни в обвальном «разрушении социализма» и «создании капитализма» вообще не было. Самые решительные мечты ограничивались желанием «сбросить Среднюю Азию», но никому даже в кошмарном сне не могло присниться, что РСФСР, Украина, Белоруссия и Казахстан могут оказаться разными государствами. Равно как никто не мог помыслить, чтобы базовые отрасли советской промышленности оказались в чьей-то частной собственности. Все думали исключительно о частных ресторанах, парикмахерских и бензоколонках. Чтобы все эти кошмарные сны реализовались в действительности, нужно было именно такое нерешительное ГКЧП и его закономерный провал.
Нет, конечно, существовала политическая сила, призывавшая к распаду Советского Союза и к «введению капитализма». Это был всем известный «нерушимый блок» окраинных националистов с московско-питерскими «демократами». Но эту политическую позицию поддерживала в масштабах всего Советского Союза, наверное, все те же «14%», что сегодня в России выступают «против Крыма». Большинство их взглядов не поддерживало, а многие и откровенно смеялись над митингами против «тоталитарного горбачевского режима». Как будто при тоталитарном режиме бывают митинги протеста.
И только после «великой августовской победы демократии» мы неожиданно узнали, что оказывается все эти годы жили не в реформируемом в сторону демократии и рыночной экономики Советском Союзе, а все еще при «кровавой коммунистической тирании». До сих пор помню странную смесь тошнотворности и комизма, возникавшую при заявлениях члена Политбюро ЦК КПСС Яковлева и кандидата в члены Политбюро Ельцина о необходимости «запретить КПСС» и «провести люстрацию». Точно также неимоверной экзотикой воспринимались взгляды «питерского кружка» экономистов-либералов про «обвальную приватизацию». А Егор Гайдар, как известно, «до ГКЧП», не только работал в «Правде» и журнале «Коммунист», но и, так сказать, «по велению души» консультировал по экономическим вопросам парламентскую группу «Союз».
Так что, полагаю, даже участникам перенесения вновь обретенных мощей преподобного Серафима Саровского в июле-августе 1991 года, несмотря на то, что среди православных паломников было довольно много людей антисоветских взглядов, показалось бы сущим бредом все то, что стали на полном серьезе обсуждать пришедшие к власти «демократы» в 1992 году.
Я уж не говорю о том, что оба ельцинских госпереворота, приведшие осенью 1991 года к разгону Верховного Совета СССР, а осенью 1993 года — к разгону Верховного Совета России, надолго ликвидировали возможность развития в нашей стране парламентской демократии. Точно также «обвальная приватизация» в двух ее сериях — ваучерной приватизации и залоговых аукционов — надолго ликвидировала возможность развития в нашей стране производственного бизнеса, да и просто любого независимого малого и среднего бизнеса, сосредоточив почти все ранее «общенародные» ресурсы в руках олигархических корпораций.
Да и никто, между прочим, из власть имущих так и не извинился перед нашим народом за массовую бедность большинства населения, возникшую в 1992—1993 годах исключительно в результате гайдаровских реформ. И, к моему большому сожалению, мы все еще продолжаем следовать по этому, заложенному в августе 1991 и окончательно построенному в октябре 1993, тупиковому пути. Потому что ни «нашего Крыма», ни «Бессмертного полка», ни даже массового презрения к «14%» совершенно недостаточно для «возвращения на главную историческую последовательность».
Только когда идея социальной справедливости станет господствующей не только в нашем обществе, но и в нашем государстве, только когда наша страна снова станет по-настоящему социальным государством, только когда «итоги приватизации» будут окончательно подведены приемлемым для большинства нашего народа образом, а социально-экономическое неравенство вернется к своим «естественным» приемлемым для большинства нашего народа масштабам, мы сможем сказать, что преодолели, наконец, последствия «проклятого августа» и, как говорил в свое время БГ, «вернули эту землю себе», перестав «ползать на брюхе».
